Источник: http://www.whoiswho.ru/russian/Curnom/62003/hero.htm





№6 2003 КТО есть КТО
Подвиг лейтенанта
ВОЙНА В КОРЕЕ
СКВОЗЬ ПРИЗМУ ВЕЧНОЙ БОРЬБЫ
ТВОРЧЕСКОГО НАЧАЛА С БЮРОКРАТИЕЙ
ВАДИМ Мацкевич


Как утверждали древнеиндийские йоги, человек может достичь успехов, если он всю жизнь будет непрерывно трудится в своей области.
Похоже, что и мне удалось сделать многое в области электроники и даже оказаться победителем американцев в электронной войне 1951-53 гг. в Корее.
Конечно, такое бы не произошло если бы я с самых ранних детских лет с огромным увлечением не создавал то детский театр с 2-30 куклами, то киноаппарат, замечательную радиопередвижку (в 4м классе), броневик, управляемый по радио, а в 1936 году создал первого советского робота, направленного на Всемирную парижскую выставку, где на советском павильоне была установлена знаменитая Мухинская скульптура "Рабочий и Колхозница".
Но началась война, и я в 1943 году попал в Испытательный институт НИИ ВВС на станции Чкаловская под Москвой.
Там я очень много летал на испытания новейшей авиационной техники. Иногда на самолете ТУ-2 до 3х раз в день летал с радиолокатором ТОН-2 знаменитого конструктора А.А. Расплетина. В последствии ракетой Расплетина был сбит самолет-разведчик Пауэрса, который в день 1го мая намеревался безнаказанно пролететь над Москвой.
Но самое, интересное мое изобретение, парализовавшее в Корее миллионные электронные прицелы истребителей "Сейбр"-Ф86 и спасшее жизни очень многим нашим летчикам самолетов МИГ-15, было создано мною в 1944 году по приказу Главкома ВВС маршала Новикова. Изобретение по приказу! А фактически так и было.
Все началось с истребителя "Мессершмидт 110", который был в октябре 1944 года захвачен нашими войсками под Яссами и направлен в НИИ ВВС.
Маршал Новиков на большом совещании сказал, что "Мессершмидт 110" с прибором невидимого боя (радиолокатор ФУГ-202) наносит огромный ущерб ночной бомбардировочной авиации, особенно челночным полетам наших союзников, и необходимой его испытать и создать противоядие.
Присутствующие ухмыльнулись, считая, что создать противоядие радиолокационной системе невозможно. На что маршал сказал, что против меча был создан щит, против пушки - броня, и в этом случае тоже есть какое-то средство. "Летайте, испытывайте и создайте защиту от Ме-110".
В испытательную бригаду были назначены: летчик, командир полка майор Журавлев, инженер-испытатель майор Осипов и я, лейтенант Мацкевич.
Начались страшные полеты на "Ме-110" (у него без конца отказывали и на земле, и в воздухе моторы). С Журавлевым 21 раз летал я, а 22ой полет полетел мой майор Осипов. И вот 22 го января случайно без меня, произошла катастрофа - "Ме-110" разбился и Журавлев с Осиповым погибли. Страшная трагедия. Но в полетах я придумал противоядие "Ме-110".
Война кончалась, люди погибли, а у меня не хватило смелости доказать, что я выполнил приказ маршала Новикова. Но зато, когда во время Корейской войны в 1951 году американцы против МИГов применили истребители "Сейбр"-Ф86 и стали сбивать наши самолеты, я явился к своим начальниками со своей идеей 1944 года создать противоядие "Сейбрам" и "перегрыз" им глотки, пока они не отправили меня в Корею с 10 станциями "защиты хвоста самолетов МИГ-15"
В ночь 10 станций установили на самолеты лучших летчиков самолетов МИГ-15 Корейского корпуса.
На следующий день в воздушных боях выяснилась исключительная эффективность станции, а еще через три дня Сталин наказал выпустить 500 моих станций и в течение тех месяцев оборудовать ими все самолеты МИГ-15 в Корее.
А дело было так.
В 1951 году, когда началась война в Корее и коммунисты (северяне) почти разгромили войска южнокорейцев, американцы высади десант в порту Чемульпо, и войска ООН окружили коммунистов. Однако с севера в Корею вошли войска китайских добровольцев и дошли до 38-й параллели.
Авиация ООН (самолеты США, Англии, Франции и др.) штурмовали китайские войска, и им на помощь пришла из СССР дивизия, которой командовал трижды Герой Советского Союза Иван Кожедуб.
Кожедубовцы разгромили авиацию ООН в пух и прах. И американцы были вынуждены бросить в Корею армаду секретных истребителей "Сейбр", впервые в истории оснащенные электронными прицелами А1С с AN/APG-30, которые могли стрелять не со 100-150 метров, а с 2,5 километров, практически в 40 раз дальше, чем могли МИГи и другие самолеты.
Ситуация резко изменилась - американцы стали сбивать МИГи. Положение было катастрофическим, и командование Корейского корпуса докладывало об этом в письме Сталину И.В и еще в восемь адресов.
По заданию Главкома ВВС в Корею была командирована группа опытных летчиков-испытателей во главе с Героем Советского Союза начальником НИИ ВВС генерал-лейтенантом авиации А.Благовещенским с задачей посадить на аэродром самолет Ф-86 и отправить его в Москву в НИИ ВВС (книга Е.Пепеляева "МИГи" против "Сейбров". стр. 156). Задача практически была невыполнимой, и, потеряв двух опытных летчиков, группа ни с чем вернулась в НИИ ВВС в Москву.
И вдруг секрет свалился с неба и попал в руки китайских добровольцев.
Наш выдающийся командир полка Пепеляев 6 октября 1951 года подбил "Сейбр", и тот был вынужден сесть на береговую кромку Корейского залива. Летчик уплыл на надувном плотике в море, где его подобрал вертолет службы спасения, а "Сейбр" накрыл подошедший морской прилив.
Американцы приняли все меры чтобы уничтожить оставшийся "Сейбр". Они бомбили, обстреливали место, где был "Сейбр", но волны накрыли самолет, а когда наступила ночь и море отступило, китайцы сняли все оборудование с самолета и даже сам самолет по подземным тоннелям утащили.
Совершенно секретный прицел "Сейбра" и все остальное оборудование самолета немедленно были доставлены в Москву, в НИИ ВВС (научно-испытательный институт ВВС). Особо доверенные лица, преданнейшие режиму люди с незапятнанной репутацией были собраны для работы с американской техникой. Были подобранны выдающиеся в смысле "идеологии" лица и в такой же степени глупые и тупые. Им поручили разобраться в том, что это за станция, что это за система, которую привезли из Кореи.
Работа велась секретно, в закрытом и удаленном от всех помещений в одной из самых крайних комнат нашего института.
Никто не знал, что там делается.
Поздно вечером, а мы работали допоздна, меня вызвал к себе полковник Сахаров - начальник моего отдела - очень умный и серьезный человек, и пригласил пройти в ту самую засекреченную комнату.
Мы вошли в комнату, и Сахаров попросил меня посмотреть на оборудование и высказать ему свое мнение. Он сомневался, что эти политически грамотные эксперты и технически безграмотные невежды смогли правильно разобраться. А речь шла о том, что через час или полтора заместитель начальника института генерал Бондаренко должен был докладывать главкому ВВС маршалу Жигареву. Доклад должен был быть сделан в кабинете маршала, а все оборудование должно быть привезено в главный штаб ВВС в кабинет маршала Жигарева. Дело ответственное, и сомнения полковника были понятны.
Я посмотрел на эту сравнительно компактную систему, состоящую из двух радиолокационных блоков и нескольких прицельных.
Так вот, на радиолокаторе, кожухи с блоков которого были сняты, на алюминиевых бортах блоков было написано карандашом: "автоматический радиолокационный прицел с каналом сопровождения по азимуту и по вертикали (электронными каналами). Станция обнаружения и перехвата". В ту пору станциями перехвата считались радиолокационные станции с автоматическим слежением за целью по азимуту и вертикалям. Я посмотрел на оборудование и сказал полковнику, что это совсем не станция обнаружения и перехвата и автоматический прицел. У прицела ведь антенна должны быть сканирующей для получения равносигнальной зоны, а здесь антенна в виде рупора, который по-видимому закрепляется неподвижно на носу самолета
Такая антенна может быть только у дальномера, служившего для точного определения дальности до цели и для ввода данных дальности вот в этот оптический прицел. Это нужно прицелу для расчетов углов упреждения и стрельбы с точным упреждением на большой дальности до цели.
Полковник возразил мне: "Ты смотри на вот этот большой блок, в нем явно смонтированный каналы автоматического сопровождения по углу и по азимуту. Смотри, они совершенно идентичны и по числу ламп и по построению их".
Я посмотрел внимательнее на эти каналы автоматического сопровождения, и стало ясно, что это каналы высокостабилизированного напряжения выпрямителей 150 и 250 вольт. Полковник сразу понял грубую ошибку так называемых экспертов.
Одним словом, второй большой блок радиолокационной станции - мощный стабилизированный выпрямитель. Целые ряды ламп (стабилизаторов) были установлены для того, чтобы напряжение дальности в станции вырабатывались с очень высокой точностью. Полковник понял меня сразу. Подходило время отъезда к главнокомандующему. Он чуть ли не за руку меня взял, и мы пошли к начальнику Управления генералу Шепилову.
Время было уже около девяти часов вечера. Мы вошли в кабинет генерала, и полковник Сахаров доложил, что группа экспертов, назначенная разбираться в американском оборудовании, неправильно оценили систему, и поэтому к главнокомандующему должен будет ехать лейтенант Мацкевич Вадим Викторович, который правильно оценил и растолковал мне, что это такое. Он правильно разобрался в том, что это такое, и правильно понимает назначение всех элементов.
Генерал Шепилов вспылил. Он встал и стал громко кричать: "Вы могли только додуматься посылать к главкому Мацкевича - этого прирожденного фантазера и выдумщика. Ведь он наверняка скажет, что эту систему можно и нужно восстановить, а если так разбилась какая-либо лампа? Ведь будет приказано все сделать в короткие сроки".
Я ему ответил, что любую лампу в наше время можно заменить. Генерал Шепилов буквально взорвался: "Полковник Сахаров! Вы слышите, что он говорит? Это будет ужас. Ведь он наверняка скажет, что эту систему можно и нужно восстановить. Мы не сумеем разобраться. Сроки будут назначены жесткие, короткие". Он наверное продолжал бы свои громогласные заявления, но дверь в кабинет вдруг открылась, и вошел высокий, стройный заместитель начальника института генерал-лейтенант Бондаренко Иван Иванович.
Он вошел, все замерли, и он сказал: "Мне все ясно, я беру с собой лейтенанта Мацкевича. А вы не бойтесь, что он фантазер и выдумщик, с этим мы как-нибудь справимся. Через 20 минут все оборудование нужно будет погрузить в машину, и мы едем в главный штаб к главнокомандующему".
Мы поехали около половины десятого, мела метель. На улице было холодно, но в машине тепло, уютно. Одно меня волновало: лампы-то заменить можно, а вот СВЧ-устройства, по мнению "умников", были необычного диапазона. Дело было в том, что волноводы у них очень и очень тонкие. Совсем не такие как у наших локаторв, в очень легкие и компактные. Казалось, что волна у дальномера AN/APG-30 другая.
Мы прибыли в Главный Штаб ВВС в кабинет главнокомандующего, его еще не было, он находился в Кремле, и получилось, что он прибудет около 12 часов.
На длинном столе для заседаний мы разместили все блоки электронного радиодальномера AN/APG-30 и прицела А1С.
Была возможность внимательнее рассмотреть систему. Я решил воспользоваться моментом и позвонил в НИИ-17 главному инженеру института Метельскому. Его заместители Кацман, Борух, Рабинович и Хаймович были на работе. Я сообщил им внутренние размеры волновода и попросил определить его диапазон. Через некоторое время они сообщили, что это наш стандартный 3х см диапазон ( 3,2 см).
Гора, как говорится, свалилась с плеч. Я готовился докладывать маршалу. Прицел А1С был совершенно оригинальным сооружением. Он не торчал перед носом у летчика, как наш дурацкий АСП, и не мешал ему катапультироваться, а находился за приборной доской кабины и проецировал прицельные данные на переднее стекло кабины летчика.
Наш прицел отбивал летчику ноги при катапультировании, а при посадке иногда ранил лицо.
На переднем стекле кабины летчика были видны все прицельные индексы - кольцо, которое обрамляло цель, параметры дальности, все, что нужно для ведения огня. Это было совершенно необычное решение, непривычное для нас и абсолютно несходное с идиотской конструкцией АСП-1,2,3 и т.д., которые устанавливались в кабине. Эти прицелы делались в КБ прицельного вооружения где руководили Харол, Спрогис и Буяновер. Все вооружение самолетов находилось в руках этих совершенно бездарных конструкторов. Американские военнопленные летчики, с которыми мне удалось беседовать в дальнейшем в Корее, прямо говорили: "На ваших МИГах практически нет прицелов. Кто-то работает в СССР не над вооружением истребителей, а над разоружением При таком замечательно оружии МИГов пушки ваших истребителей без прицелов, и неужели никто не видит такого несоответствия?"
А дальше пошла писать губерния. Вот тут-то начинается новая эпоха в вооружении истребительной авиации СССР.
Итак, мы в кабинете маршала Жигарева. Он прибыл около часа ночи с большой группой генералов.
Я был готов докладывать.
Я доложил маршалу, что это прицельная система с дальностью ведения огня до 2500 метров. Главной в ней, конечно, была оригинальная прицельная часть А1С, в которой в большом блоке были установлены два гироскопа для отработки углов упреждения. У нас упреждение по азимуту и по вертикали отрабатывал один гироскоп и отработки по каналам мешали друг другу в результате прицельный индекс болтался. Теоретически такая схема могла существовать. Практически - нет.
В американском прицеле дальность до цели вводилась от радиолокационного дальномера AN/APG-30. Это делалось с очень высокой точностью.
Главным в этом прицеле было проектирование всех прицельных индексов на переднее стекло кабины летчика. Он создавал комфортабельные условия ведения боя.
Маршал слушал с большим восхищением. И когда я открыл блок решающего устройства, он попытался дотронуться пальцем до тонкой стеклянной трубочки световода, у которой отклеился лаковый пятачок. Эта трубочка перемещалась в хромированном конусе, формирующем светящееся прицельное кольцо, меняющееся по диаметру и охватывающее цель.
Трубочка была очень хрупкой и поэтому, когда маршал пытался до нее дотронуться, я буквально закричал: "Не трогайте эту трубку, она очень хрупкая. Эта трубка формирует светящее кольцо, охватывающее цель".
"Что ты говоришь! Как это интересно! Ведь это замечательно! Вот такое дело. Прицел будут испытывать специалисты из Ногинска. Ты ведь специалист по дальномерной части, а прицел пусть приезжают испытывать на Чкаловской вооруженцы Ногинска. Но только скажи им, что если кто-нибудь из них сломает эту тонкую трубочку, то я оторву голову всем, кто будет виноват".
Во время доклада были и мрачные и смешные эпизоды. Так, когда я раскрыл блок гироскопов, то там оказалась вода, по-видимому Корейского залива в котором прилив скрыл "Сейбр". Маршал спросил: "Что такое? Почему здесь вода?" Я напомнил, что прицел находился под водой Корейского залива и туда проникла морская вода.
Один из генералов подошел к прицелу и сунул в блок с водой палец, очень выразительно облизал его и доложил: "Товарищ Маршал, так точно! Это действительно морская вода! Она соленая!"
Маршал усмехнулся и сказал: "А может это какой-нибудь китаец нассал туда!" Все посмеялись, и практически на этом визит был окончен.
На следующее утро мне удалось довольно быстро восстановить дальномер, для этого только потребовалось соединить разъемы двух блоков отдельными проводами, т.к. кабель китайцы снять не смогли. Дальномер заработал. Все было в исправном состоянии.
Легко было разобраться в функциональном назначении каждого блока дальномера: передатчик, приемник и т.д. Кроме одного маленького двухлампового блока в передатчике, оказалось, что этот блок называет "фулл пруф" - защита от дураков, он поставлен, чтобы кто-либо по невежеству не включил на передатчик высокое напряжение раньше, чем прогреется магнетрон.
Через полтора часа мы были на крыше нашего корпуса и определили дальность действия дальномера по случайным самолетам, совершающим взлеты и посадки на Чкаловском аэродроме.
Уверенная дальность действия радиодальномера получилась не менее 2500 метров
На следующий день из Ногинска прибыла группа испытателей, специалистов по прицелам. С большим неудовольствием они начали знакомиться с прицельной часть. Надо сказать, что обстановка в то время, в конце 1951 года, была своеобразной. Ни в коем случае нельзя было хвалить иностранное. Тут же тебе пришлепывали преклонение перед иностранщиной, либо космополитизм! Это, конечно, накладывало отпечаток на поведение сверхосторожных вооруженцев.

Патриотизм в авионике времен корейской войны
В НИИ ВВС на испытания стали поступать опытные образцы локаторов обнаружения, которые должны были в воздухе предупреждать наших пилотов, воевавших в Корее, о приближении к их машинам американских истребителей "Сейбр" Ф-86 (чаще всего они нападали со стороны хвоста). МИГи сплошь и рядом гибли от огня внезапно и незаметно нападавших на них вражеских истребителей, которые своевременно не обнаруживались бортовой аппаратурой советских самолетов.
Иной раз за день погибали десятки МИГов. Положение был просто ужасающим. Сталин приказал сразу нескольким институтам создать самолетные системы предупреждения о приближении "Сейбров".
Одна из таких станций - "Позитрон" - была сконструирована в НИИ-17. Главным конструктором "Позитрона" был Евсей Исаакович Гальперин. В ходу была рифмованная шутка: "Евсей Исакович Гальперин в работе станции уверен". Дело в том, что как конструктор Гальперин был ни рыба ни мясо. Кем ему следовало быть, сказать трудно, но только не конструктором!
Сработанная им станция весила аж 120 килограммов! Чтобы разместить ее на МИГе, где каждый килограмм был на учете, она была разбита на множество блоков. Любому разумному человеку было ясно, что даже если бы станция полностью была готова, то использовать ее в боевых условиях было совершенно невозможно! От силы на МИГе еще можно было бы поставить устройство весом 5-10 кг, но не центнер же с лишним!
Однако "наверх" докладывалось, что дела идут, что станция разрабатывается... А станция не только по непомерному весу, но и по возможностям своим была никудышней. Дальность ее действия была всего 600-800 метров. Да еще сплошь и рядом она срабатывала от разных наземных систем связи. Много было и всяких других недостатков. А внешне антенна станции смахивала на метлу Бабы-Яги и топорщилась словно натыканные в ту пору на крышах телевизионные антенны. Одним словом, дела были, как говорится, хуже некуда: наши истребители продолжали гибнуть в Корее. Но даже после снятия Марголина "Позитрон" все же протолкнули на испытания к нам в НИИ ВВС. Произошло это, как у нас часто бывает, в обстановке всеобщего вранья: дескать, станция вот-вот будет готова и решит все проблемы наших летчиков.
Но мыслимо ли было ставить на воюющие самолеты лишние 120 кг? Однако врали. Врали, как всегда. Врали всем, в том числе и Сталину. Я тогда в НИИ ВВС воочию наблюдал всю эту позорную картину. Додуматься до установки на современный для того времени реактивный истребитель "метлы" под названием "Позитрон" могли только хитрецы из НИИ-17 или полнейшие идиоты. Но, к великому сожалению, после репрессий 1937-1938 гг. конструкторы из этих "категорий" были не редкостью.
Я мучился происходившим обманом, понимая, что станция никуда не годится, что это не станция, а сплошное недоразумение, более того, позорище.
Чудовищнее монстра, чем тот, которого сварганили наши горе-конструкторы под непонятным для нормального человека названием "Позитрон", было трудно себе представить. Это была какая-то вспышка конструкторской бездарщины, какое-то умопомрачение. Однако по-прежнему шли доклады, что Гальперин "спасет" советскую авиацию. В общем, дело шло из рук вон плохо.
В то время практически никто вокруг не знал, чем обернулось обвинение меня в космополитизме. Если бы мои начальники знали, то, думаю, отношение ко мне было бы другим. Но они этого не знали, и их отношение ко мне было более чем предвзятым.
В этой удушающей атмосфере, грозившей самыми крутыми поворотами в моей судьбе, так и хотелось сказать: "Да пропади оно все пропадом". Но, несмотря на это, голова продолжала работать. Меня как-то внезапно осенило: а ведь моя идея о предупреждении летчиков о подходе фашистских истребителей Me-110, возникшая у меня в 1944 году, может быть применена теперь против американских "Сейбров"!
В принципе ситуации с Ме-110 и с "Сейбром" Ф-86 аналогичны. Только Me-110 атаковали при отсутствии видимости, а "Сейбры" с радиодальномером APG-30 атакуют днем. И я быстро соорудил давно уже мной задуманную станцию предупреждения, причем величиной всего с папиросную коробку. Благодаря приписывавшемуся мне "космополитизму" я досконально знал параметры прицельной системы "Сейбра" и подсчитал, что дальность предупреждения в 10 км может быть получена без особого труда и при очень небольших габаритах станции предупреждения.
...Сделав эту "малютку", я явился к заместителю начальника нашего управления полковнику Мидлейну. Это был толковый, но временами очень свирепый мужик. Когда я показал станцию, он, не предприняв даже попытки разобраться, потряс ею у меня перед носом и зарычал, что американцев на такую "хреновину" не возьмешь!
А потом, словно спохватившись, спросил: "А у них есть такое?". Я ответил, что у них такого нет. А он мне все равно: "Все говорят, что ты с ума сошел. Ну что ты возишься? "Хреновину" какую-то выдумал, а работать всерьез не хочешь! Носишься со своими бреднями как с писаной торбой. Не позорься! Вот НИИ-17 - мощный институт, и лучшие его специалисты Гальперин, Шапировский, Рабинович говорят в один голос, что дальности больше 600-800 метров достичь невозможно, а ты тут какую-то коробочку припер. Брось ты эти свои глупости!".
Конечно, этот бестолковый разговор меня сильно расстроил, но больше волновало другое. Дело в том, что я не знал в деталях обстановку в Корее, в частности, не знал весь парк самолетов, использовавшихся там американцами. А ведь кроме американских "Сейбров", могут еще летать и самолеты других, союзных США стран, например, "Тайфуны", "Метеоры" и другие. И если они будут атаковать МИГи вместе с "Сейбрами", то предупредит ли летчика моя "малютка"? Ведь я ее рассчитывал на драку МИГов только с "Сейбрами"! А летчики-то будут думать, что станция предупредит о подходе противника, на каком бы самолете он ни явился. Не обману ли я наших асов, не поставлю ли в заведомо проигрышное положение?! Но из сообщений радиостанции "Голос Америки" явствовало, что в воздушных боях в Корее у американских "Сейбров" не было союзников - ни французских, ни австралийских, ни других.
За полтора месяца я сделал 10 станций, параллельно составив сводку сообщений "Голоса Америки". И после этой длительной работы, с одной стороны, изобретательской, с другой, аналитической, снова отправился к полковникам и генералам.
И говорю им: "Нельзя дальше мириться с тем, что в Корее происходит. Пусть даже американцы из пропагандистских соображений привирают раза в два, все равно потери наших самолетов огромны. А я уже сделал 10 станций. Пустите меня в Корею, чтобы на практике показать: они выручат там наших летчиков!".
В ответ я услышал: "Мы знаем, мы видим, что ты глупостями занимаешься. Ну, а что ты там еще выудил из "Голоса Америки"?".
Я дал одному из полковников мои выкладки, сделанные на основании сводок радиостанции о воздушных боях. Мидлейн, молчавший до того, вдруг разразился такой тирадой: "Я же просил тебя прекратить твои глупости. Вокруг все над тобой смеются. Ты сейчас уйдешь, и в этой комнате все будут валяться от хохота. Уже говорят, что ты просто ненормальный, просто сумасшедший. Иди". И я ушел. Спустя несколько дней мне сообщили, что я выведен за штат...
За что, почему? Ходил выяснять причину к начальнику политотдела, начальнику контрразведки, начальнику института. Спрашиваю, за что меня уволили? Все отвечали примерно одинаково: "Ничего против тебя не имеем, хороший ты парень". Но ведь фактически меня уволили!!!
А еще через месяц командование додумалось до того, чтобы исподтишка поддерживать утку о моем сумасшествии. Они, видите ли, решили, что я сумасшедший. Ничего себе!
Но были среди начальства честные и мужественные люди. Начальник госпиталя аэродрома в Чкаловской под Москвой заявил: "Не дам я справку о том, что он сумасшедший, потому что уже не один год пишу в медицинской книжке о его годности к полетам в качестве инженера-испытателя. Какой же он сумасшедший?". Тогда представители политотдела и особого отдела отвезли меня в поликлинику Генерального штаба на Арбате к одному из ведущих военных психотерапевтов.
Он выслушал моих сопровождающих, потом попросил их выйти и стал беседовать со мной наедине. "Молодой человек, то, что вы нормальный, это вы сами знаете. Но только поступаете вы неправильно. Если вы что-то хотите доказать, то ходить по низам -это только шишки себе набивать. Надо, чтобы кто-то сверху заинтересовался и поддержал вашу идею". А я слушаю и думаю про себя: кто же это мог бы быть, к кому мне обратиться, к Сталину, что ли? Сталин тогда был у всех у нас в голове. "К Сталину вас, конечно, не допустят, - как бы угадав мои мысли, продолжал врач, - но если вы хотите спасти самолеты Артема Ивановича Микояна, то к нему и обратитесь. Я его, кстати, лечил, это непростой человек, но вам к нему обязательно надо попасть. И немедленно! Сегодня же вы должны быть у Микояна и рассказать ему о вашей идее. Вот так-то... Вы меня поняли? Немедленно! Сейчас 11 часов 15 минут, - он посмотрел на часы. - У вас впереди еще целый день, и вы сегодня должны быть у Микояна. Иначе ваши недруги расправятся с вами. Ясно вам?"
После посещения генштабовской поликлиники я и мои провожатые поехали на Чкаловскую. Попасть к Микояну, - думаю про себя по пути, - это для меня проблема, куда большая, чем сделать 10 станций. Я всего лишь лейтенант, к тому же я не знаю Микояна, и даже не знаю, где находится его конструкторское бюро, и, наверняка, он меня просто не примет. Пока ехали, решил по прибытии пойти к летчикам-испытателям истребителей в первое управление нашего института. В то время я был постоянно голоден, ведь денег у меня после вывода за штат не было совершенно, и получал я не 2400 рублей, как раньше, а всего 600 (за звание). Самое большое, что я позволял себе за день, - это съесть один-другой плавленый сырок. Все надо было отдавать жене и маленькой ляльке. Прямо из машины пошел на голодный желудок к летчикам-испытателям.
...Была середина февраля. Стояла солнечная погода. Летчики после обеда отдыхали в своих комнатах, кто сидя, а кто лежа. Было около трех часов после полудня. Когда я стал рассказывать, что сконструировал станцию защиты самолетов, способную спасти наших летчиков в Корее, то мало кто меня слушал (видимо, думали, что я бахвалюсь).
И вдруг неожиданно мое заявление с явным интересом воспринял высокий статный майор-красавец. Как потом узнал, это был Жора Береговой, знаменитый летчик-штурмовик, Герой Советского Союза, впоследствии космонавт. Он с пристрастием спросил: "Говоришь, эта маленькая штучка может предупреждать о подходе "Сейбров"?". Отвечаю:
"Да!". "А какая у нее дальность?". Я говорю, что 10 километров. "Да ты что?! - восклицает Жора. - Это ведь в несколько раз больше дистанции, необходимой для спасения летчика. Да твою станцию, если это так, надо немедленно принимать на вооружение!!!".
Я ему в ответ, что меня уже выгоняют из армии, еще совсем немного, и я уже ничего не смогу сделать. Поэтому десяток собранных мною станций и меня с ними надо срочно гнать в Корею, чтобы там, в боевых условиях, проверить их практическую эффективность.
Тут Жора несколько даже остолбенело спрашивает: "А сколько она стоит?". Я в ответ: "150 рублей". Жора: "150 рублей?! А ведь самолет стоит 800 тысяч, и еще наши асы то и дело на нем гибнут! Ведь нет никакого риска поставить такую штучку на самолет и проверить, как она работает! Ну, а если не получится, снял, и дело с концом! Если ты так уверен, немедленно, брат, отправляйся в Корею. Ведь там наши летчики беззащитны перед американцами. Это огромная трагедия, большая беда!".
"Подожди, - продолжал Береговой, - сейчас вернется с полета Степан. Мы с ним что-нибудь придумаем".
И действительно, спустя несколько минут в комнату прямо с полета в унтах и куртке вошел Степан Микоян, тоже майор, тоже очень симпатичный и не под стать своему летному ремеслу стеснительный.
Жора к нему. Потолковали и через некоторое время (деталей уже не помню) мы ехали в машине по направлению к знаменитому КБ Микояна. Около пяти вечера вошли в кабинет генерального конструктора истребителей Артема Ивановича Микояна. Это была очень скромная комната с совершенно голыми стенами. В комнате стояли только стол да около него два стула. Степан коротко рассказал Микояну-конструктору о сути нашего дела, я тоже. Я был, с одной стороны, очень возбужден, с другой, сильно устал, а с третьей, крайне голоден. И потому еле держался на ногах.
Артем Иванович, выслушав, говорит мне. "Слушай, дорогой! С завтрашнего дня тебе не надо будет их ни о чем спрашивать! С завтрашнего дня они будут спрашивать тебя. С завтрашнего дня они вернут тебе все, что отобрали: звание, пропуск, деньги. Представь такую картину: проходят 2-3 года, ты прилетаешь на любой аэродром Советского Союза, и на всех самолетах установлено твое изобретение!". Я говорю Артему Ивановичу, что мне отказано в авторском свидетельстве на изобретение.
"Не беспокойся на этот счет. Вернешься из Кореи и получишь авторское свидетельство из моих рук. Сколько тебе нужно времени, чтобы приготовить 10 комплектов?".
Я отвечаю, что у меня уже готовы 10 комплектов станции, и, что я сделал их, использовав детали 108-го Института радиоэлектронной промышленности. Поэтому в любое время готов отправиться в Корею.
"Но необходимо некоторое время, - резонно заметил Микоян, - чтобы проработать размещение станций непосредственно на самолетах. Надо будет все-таки облетать станцию, попробовать ее в реальных полетах. Поэтому давай отложим вылет в Корею на 2-3 недели".
...А на следующий день после встречи с авиаконструктором Микояном меня к 12 часам дня вызвали к главкому ВВС маршалу Жигареву. В лабораторию, где я обретался в своем "заштатном" положении, влетел начальник отдела полковник Коршунов и, топая ногами, закричал: "К 12 часам дня тебя приказано доставить к главнокомандующему ВВС маршалу Жигареву. Что ты там еще натворил? Все ведь тебе говорят, что твоя идея-фикс - это сумасшествие. Почему ты никому не даешь покоя, почему будоражишь весь институт? Черт бы тебя побрал! Что это за идиотство?! Почему никого не слушаешься? Почему такой упрямый?!".
В 12 часов дня я был в приемной главкома ВВС маршала Жигарева. Один за другим быстрым пружинящим шагом в кабинет маршала вошли около 10 генералов. Последним вошел я.
...Огромный, но уже знакомый мне кабинет, так как здесь пришлось докладывать об американских прицеле А1С и дальномере AN/APG-30. В глубине - стол маршала, вокруг него - генералы. Молчание. Я остановился. Маршал приподнялся, облокотившись руками о стол, и громовым голосом без всяких предисловий стал кричать: "Все специалисты говорят, что твои придумки - это бред сивой кобылы, чушь зеленая. На Чкаловской всем законопатил мозги. Серьезные институты делают станции предупреждения, это большие сооружения, весящие около 100 кг. Дальность действия у них с трудом получается порядка 600-800 метров. Специалисты борются за каждый метр. А он, видите ли, сделал спичечную коробку, которая имеет дальность 8-10 км! Правильно на Чкаловской считают, что ты не в себе! Только ненормальный может плести такую ахинею и, невзирая на приказы, распоряжения, указания, наконец, увольнение, донимать своими бреднями.
И вот сейчас он здесь, - маршал по воздуху очертил какую-то окружность. - Он здесь, в моем кабинете, и отнимает у нас время, товарищи генералы, и сделать с ним ничего нельзя. За ним сразу два Микояна. Генерал Данилин, вы воспитали этого упрямца! Это бывший ваш сотрудник! Вы плохо воспитали своего сотрудника. Пусть он сделает 10 станций, и пусть Микоян отправляет его в Корею через неделю или две, как ему будет угодно".
Помнил маршал или нет, что не так давно он поддержал меня в сваре вокруг американских прицела и дальномера? Мне думалось, что все-таки помнил (и сквозь его ругань я понял, что он поддерживает мою поездку в Корею).
"Ясно, что я сказал? А перед вылетом, - продолжал маршал, - сделайте ему прививки сразу от всех корейских инфекций. Авось поумнеет! Ха, ха, ха!". Генералы одобрительно заулыбались.
В заключение своего грозного монолога Жигарев сказал: "В общем, браток, что бы ни говорили начальники, лейтенанты должны их уважать и слушать. А перед тем, как пойдешь готовиться к Корее, скажи, кто для тебя - высший авторитет в вопросах радиолокации?".
Я говорю: "Адмирал Берг, председатель Комитета радиолокации и начальник 108-го Института радиоэлектронной промышленности. Выше авторитета нет".
"Адъютант, - тотчас приказал маршал, - соедините меня с адмиралом Бергом".
Соединили. Маршал задал вопрос, может ли что-нибудь путное получиться из этой "взбалмошной затеи" (Берг был в курсе от генерала Данилина). Но, как говорится, каким был вопрос, таким был и ответ. Адмирал ответил, что позитивный результат маловероятен. В этот момент мне дали трубку. Берг сообщил мне: "Я беседовал с генералом Данилиным и высказал ему свое мнение: ваша станция будет срабатывать не только от "Сейбров", но и от излучений наземных и корабельных передатчиков, даже станций подводных лодок, находящихся в надводном положении. Разных станций у американцев видимо-невидимо, и у летчика будет трещать голова от их беспрерывных сигналов".
Я в ответ привожу свои аргументы:
"Товарищ адмирал, наземных РЛС там действительно очень много. Но РЛС дальнего действия работают в десятисантиметровом диапазоне, а американские дальномеры AN/APQ-30 - в трехсантиметровом диапазоне, т.е. у них совершенно другой диапазон. Так что станция срабатывать от наземных радиолокаторов не будет. Мы в этом уже убедились во время испытаний".
Адмирал: "Но там, в Корее, около 200 бомбардировщиков Б-29, и на всех, как мне известно, установлены бомбоприцелы AN/APQ-15 как раз трехсантиметрового диапазона. И уж от них-то ваше устройство будет срабатывать". Я: "Товарищ адмирал, дело в том, что истребители МИГ сражаются с "Сейбрами" только днем, а бомбардировщики Б-29 - это ночные бомбардировщики. Так что прицелы AN/APQ-15 не будут создавать помехи".
- Ну, если так - эти ночью, а те днем, то, в общем, помех вроде не должно быть. Но в целом я в эту затею не верю. Все равно что-нибудь будет мешать. Какие-то помехи проявятся. Это не решение задачи. Нужно делать активные станции.
Я парирую: "Активные станции сейчас весят 100 кг, дальность всего 600 метров, они ничего не решают".
- Но зато РЛС дает достоверные данные.
- 100 кг нельзя поместить на самолеты.
- Ну, это уже вопрос технологий. У меня нет времени вести с вами дискуссию дальше.
Таково было мнение, высказанное тогда адмиралом Бергом.
Забегая вперед, отметим, что вскоре он станет заместителем министра обороны по радиоэлектронике. Причем назначение произошло после выполнения приказа Сталина выпустить в течение трех месяцев 500 разработанных мною станций, тех самых станций, за которые меня хотели уволить из Вооруженных Сил и за которые я получил разнос в кабинете маршала авиации Жигарева.
...В течение 3 недель станцию облетывали. На башне нашего здания был установлен американский радиодальномер AN/APG-30 - тот самый, который было приказано копировать. Я облучал пролетающий МИГ, на котором была установлена станция предупреждения, и он, пролетая над башней, помахивал крылышками, когда сигналы обнаружения пропадали. Всякий раз это происходило на дальности 8-10 км. Дистанция была очень и очень приличной. В общем, все получалось как будто неплохо. Правда, некоторые неувязки, но не принципиальные оставались.
До вылета в Корею оставалось 2-3 дня, как вдруг один из летчиков, который облетывал станцию, заявил, что сегодня сигналы были еле-еле слышны, и их забивали сигналы радиосвязи. Видимо, потому, что в этот день была хорошая летная погода, в воздухе было много самолетов, и интенсивная радиосвязь забивала предупреждающие сигналы станции, которые едва прослушивались.
Конечно, это была большая неприятность. А дело, как потом выяснилось, было в том, что станция обнаружения питалась от бортовой сети с напряжением 26 вольт. При такой величине анодного напряжения на лампах сигналы могли быть не больше 15-20 вольт. В то же время сигналы радиосвязных станций на телефонах летчиков, в которых питающее анодное напряжение достигало 250 вольт, доходили до 60-80 вольт. Естественно, такие сильные сигналы заглушали сигналы нашей станции.
...Сообщения о плохой слышимости сигналов обнаружения поступили еще от нескольких вернувшихся с полетов летчиков. Все они ушли обедать. А я, не зная причин интенсивных помех, остался в кабине самолета один на один со своими невеселыми размышлениями о том, почему же сигналы станции все-таки забиваются сигналами радиосвязи.
Выход мне тогда виделся только в одном - в станцию обнаружения нужно вмонтировать усилитель. Но это сильно все усложнит. Вылет в Корею - через три дня. О каких конструктивных изменениях в станции могла в этой обстановке быть речь?!
Сижу в кабине летчика и сознаю всю безысходность ситуации. Хорошо испытательной бригаде: ушли обедать, а я не в силах что-либо сделать. С ненавистью взглянул на виновника происшедшего - блок радиоприемника, которой выдавал эти самые мощные радиосигналы, подавляющие сигналы предупреждения. И вдруг меня осенило! А если этого врага сделать другом? И подать для этого предупреждающие сигналы станции в 15-20 вольт не на телефоны летчика, а на вход усилитель-приемника?! Пусть он усилит их с 15-20 вольт до любого напряжения - хоть до 100 вольт!
На приемнике установлена пломба, которую можно снимать только в специализированных мастерских. Иду на нарушение - снимаю пломбу и нахожу вход усилителя низкой частоты приемника Куском провода подключаю выход станции (15-20 вольт) к усилителю низкой частоты и слышу в шлемофоне очень сильные предупреждающие сигналы!
...Тем временем все вернулись с обеда. Тот самый летчик, который первым сообщил о появлении помех, вызвался повторить полет после подключения станции к приемнику. Он взлетел, и как только попал в зону облучения, с самолетом стало твориться что-то невообразимое. Его бросало из стороны в сторону, а по радиоканалу раздавались вопли летчика, густо пересыпанные руганью:
"Что вы сделали? Сигналы такой громкости, что я чуть не рубанулся в землю. Разве можно так? Сигналы забивают всю радиосвязь!".
Но выход из положения как будто был найден, нужно было только на пульте управления станцией установить регулятор громкости, чтобы каждый летчик сам устанавливал ее величину.
...Через 3 дня мы полетели в Корею. Некоторые из провожавших напутствовали меня такими словами: "Это, наверное, твоя последняя глупость! Сюда ты, видимо, больше не вернешься".
Несмотря на проведенные облеты все по-прежнему считали, что моя идея - это чепуха, бред сивой кобылы.
Что бы там ни было, но, как и сказал Артем Иванович Микоян, через три недели меня отправили в Корею. Взлетев рано утром, самолет на маршруте садился два или три раза. Я после прививок чувствовал себя ужасно. Не то что есть, даже шевелить языком не мог, и весь перелет лежал пластом.
В связи с большим сдвигом во времени, которому мы летели навстречу, прибыли мы на аэродром Андунь в Китае опять же рано утром. Там находился командный пункт генерала Лобова, командующего истребительной авиацией китайских добровольцев. А на самом деле, командующего нашими МИГами.
Аэродром, покрытый зеленой травой, в лучах ясного солнца выглядел как чудо какое-то. Только мы вышли из самолета, как вдруг в воздухе появилась пара наших МИГов. Самолеты шли на посадку на соседний аэродром Мяо-Гоу, который находился километрах в 30 от основного аэродрома Андунь. Самолеты красиво поблескивали в голубом безоблачном небе, и вдруг слышим пулеметные очереди. Тата-та-та-та, тата-та-та-та. И оба самолета, подбитые "Сейбрами", падают. Один загорелся и свечкой врезался в землю. Из второго катапультировался летчик на парашюте, а самолет продолжал парить в воздухе и еще долго-долго летал без своего пилота!..
Оказывается, когда эти два МИГа шли на посадку, сзади к ним подскочили два американских "Сейбра" и сбили обоих, безмятежно возвращавшихся на свой аэродром. Этот безответный воздушный расстрел, ставший возможным из-за отсутствия у нас эффективных средств обнаружения, был у американцев самым ходовым, предельно стандартным и практически для них совершенно безопасным приемом. В общем, картина была более чем страшной. И, что особенно трагично, она, эта картина, была здесь для всех привычной.
Получив сразу по прибытии столь наглядное свидетельство беззащитности наших МИГов, мы отправились на сопку, где располагался командный пункт генерал Лобова. Мы - это группа полковников Генерального штаба, возглавляемая полковником Ершовым. И меня пристегнули к этой группе.
Прибыв на КП, полковник Ершов доложил генералу Лобову. Очень представительный, интересный, эффектный генерал, и одет он был в форму китайского добровольца. Ершов доложил, что мы, группа полковников Генерального штаба, прибыли изучить на месте американские помехи нашим РЛС и возможные пути борьбы с ними.
Лобов ему в ответ говорит:
- Знаете ли, прибывает уже не первая группа для борьбы с помехами. Они прибывают, набивают себе чемоданы всяким добром и улетают, а помехи остаются. Какими они были, такими они и остаются.
И вдруг вижу, как полковник Ершов, показывая жестом на меня, крутит пальцем около виска. Мол, с нами, полковниками, еще ненормальный один, чудик.
Но генерал Лобов, явно, не придавая значения бестактно-неуклюжему жесту Ершова, первым делом обратился ко мне, лейтенанту, а не к полковникам:
- Лейтенант, что это у вас за станция такая? О чем идет речь? И почему вы, полковник, докладываете мне об этом в последнюю очередь? Ведь причина 98% потерь нашей авиации - это необнаруживаемые вовремя нашими пилотами атаки американцев... Так что же у вас за станция?
Я отвечаю:
- Вот она, эта станция.
- Эта малютка? И она что-нибудь может? Какая у нее дальность?
Я отвечаю:
-8-10 км.
- Так это даже больше чем требуется. Углы?
Я назвал углы.
- Так это замечательно! Это просто прекрасная станция, если все так, как ты говоришь. Сколько времени нужно на установку?
Я сказал, что часа три.
- Начальник штаба, немедленно доставить в третий ангар самолеты лучших летчиков корпуса.
Генерал показал на огромный ангар на аэродроме и назвал командира полка Героя Советского Союза полковника Шевелева, командира полка подполковника Банникова, командира эскадрильи капитана Шкодина. Были названы и другие фамилии. Я их просто сразу не запомнил.
А мне генерал сказал:
- Немедленно отправляйтесь туда, устанавливайте станции, потому что каждый день увеличивает число жертв. Каждый день - это гибель наших людей. Действуйте без промедления.
За одну ночь мы установили станции на девяти самолетах МИГ-15. Я научил летчиков работе со станциями, и наутро все они ушли в бой.
Утром снова было голубое безоблачное небо. Где-то шел бой с "Сейбрами". Те, кого атаковали "Сейбры", впервые услышали через установленные станции сигналы обнаружения и сразу убедились, что по ним легко судить о расстоянии до приближающегося противника,
Летчики, чьи самолеты "Сейбры" не атаковали, сами нарочно подставили хвосты, чтобы своими ушами услышать сигналы предупреждения. Вернулись они страшно возбужденными и сразу набросились на меня с вопросами. Как это так? Эта крошечка, эта малюточка отличает наши самолеты от "Сейбров"! Ведь подходит МИГ - никаких сигналов. Подходит "Сейбр" на огромном расстоянии, и она сигналит, уже начиная с расстояния 8-10 км, т.е. задолго до вхождения в зону возможного ведения огня. Так что можно заранее подготовиться к маневру ухода от "Сейбра" или к залпу на его поражение.
Прилетел командир эскадрильи капитан Шкодин. Приземлившись, он сразу затеял настоящий скандал: дескать, как это их, сталинских соколов, так обижают? Привезли всего-то 10 штук этих великолепных станций-малюток. Да нам и ста мало!
"Если бы не станция, - продолжал он, - я был бы уже сейчас покойником". И показывает на левое крыло машины, изрешеченное американскими снарядами.
- Станцию толком я еще не освоил, поэтому услышал сигналы, когда "Сейбр" был уже близко - метрах в 500-800! А без станции, может, и вовсе не заметил бы! Что делать? Не глядя, сзади этот "Сейбр" или сбоку, делаю крутой разворот к земле, и в это время слева прошел сноп огня. Я повернул вправо, и слева тоже такой же сноп. Левую плоскость мне "Сейбр" прострелил. Видите, как решето она теперь. Но остался живым. Имитировал катастрофу и до самой земли валился так, что у американца не было сомнений, что я сбит. А без станции и этого бы сделать не смог.
Под впечатлением от станции летчики скопом уселись в какую-то попутную грузовую машину и сходу поехали на командный пункт к генералу Лобову. А я что-то замешкался, не сообразив сразу, что и мне с ними туда надо ехать.
Примерно час искал машину. Через 1,5 часа и я прибыл на командный пункт. Ко мне навстречу с распростертыми руками и радостной улыбкой вышел генерал Лобов. И говорит: "Поздравляю! Такой эффект! Так здорово! Я сегодня же буду докладывать министру обороны Булганину об исключительной эффективности твоей конструкции. Твоей станции". А я ему в ответ: "Товарищ генерал, ради Бога, только, пожалуйста, не докладывайте так восторженно! Когда я вылетал из Москвы, мне столько было сказано неприятного, что я боюсь, как бы здесь опять не начались какие-либо неприятности".
- Ну ладно, ладно, успокойся, не волнуйся. Все будет нормально.
Через три дня меня переодели в форму китайского добровольца, за мной пришла машина командира корпуса. Меня привезли к генералу Лобову. Я вошел в командный пункт на сопке. Генерал стоял, склонившись над картой. Я доложил, что лейтенант Мацкевич прибыл по его приказанию. В ответ генерал поднялся и говорит: "С добрым утром, капитан!". Я уточнил, что я не капитан, а лейтенант. А про себя решил, что форма китайского добровольца не позволила генералу определить, кто я по званию - лейтенант или капитан. Но он подошел ко мне ближе, пожал руку и еще раз сказал: "С добрым утром, капитан!". Я ему опять: "Товарищ генерал, я лейтенант!". В ответ на это генерал заулыбался и говорит: "А Николай Александрович Булганин говорит, что ты капитан! Что ты капитан! Только за инициативу, только за начало Булганин присвоил тебе звание капитана. Так что все очень хорошо, но только вот одна сложность возникла!".
Думаю: Господи, опять какие-то сложности! "Что такое, товарищ генерал?". "А вот что. Видишь ли, Николай Александрович Булганин доложил о твоем успехе самому Сталину. А он у нас крутой вождь, и приказал в три месяца оборудовать все самолеты корпуса твоим изобретением. Это 450-500 самолетов". Генерал добавил, что в связи с абсолютной обязательностью исполнения приказа вождя придется мне остаться здесь на какое-то время. Во всяком случае, на три месяца, пока будет действовать приказ Иосифа Виссарионовича.
- Я понимаю, тебе хочется домой, - вошел в мое положение генерал, - у тебя там жена, ребенок. Я теперь все о тебе знаю. Мне уже рассказали, как у тебя и раньше все непросто было. Артем Иванович рассказал. Я с ним говорил. Имей в виду, что твоей семье и без тебя плохо не будет. Дана команда, чтобы их там, на Чкаловской, обеспечили всем необходимым. Чтобы им выплатили деньги, чтобы им привезли продукты. Чтобы им дали квартиру. Сейчас вы живете в общей квартире, в коммуналке, а теперь получите отдельную квартиру. В общем, им будет там неплохо, дорогой. А когда вернешься, у тебя все уже будет налажено: и квартира, и все остальное. Твоей семье помогут. А ты помоги нам, помоги, пожалуйста, капитан, я тебя очень прошу.
Ну, что поделаешь, если события принимают такой оборот. Я, конечно, очень хотел домой. Уже измотался и устал от всех неприятностей и стрессов, и в таком состоянии пробыть еще несколько месяцев там, в Корее, было для меня совсем ни к чему. Тем более, что все уже, как мне казалось, было ясно, понятно. А если понятно, то и не интересно.
... Приказ Сталина был выполнен в срок. Его выполнил прежде всего 108-й институт, институт адмирала Берга, который так сильно сомневался в эффективности моей станции. Когда я вернулся из Китая в Москву спустя несколько месяцев, то "полканов" из Генерального штаба никто не встречал, а за мной прибыла шикарная машина. И полковник Генерального штаба доставил меня прямо на Арбат к новому заместителю министра обороны по электронике, которым за выпуск 500 моих электронных станций в течение трех месяцев стал адмирал Аксель Иванович Берг.
Блистательный адмирал встретил меня с красной коробкой в руке. Он сказал: "Мне поручено наградить тебя орденом Красной Звезды за твою работу в Корее. Когда там, в Корее, выяснилась высокая эффективность твоей станции, товарищ Сталин приказал в течение трех месяцев сделать 500 таких станций и установить их на самолеты МИГ-15 в Корее. Булганин собрал директоров всех крупнейших радиозаводов Москвы, Ленинграда, Горького, Киева, Воронежа, других городов и обратился к ним с призывом остановить трагедию нашей авиации в Корее, где американцы применяют новейшие электронные прицелы с очень большой дальностью действия. Министр сказал, что на наших самолетах нет станций со сравнимой дальностью обнаружения. И янки стали массово сбивать наши МИГи. Гибнут наши летчики. Но найдено решение в виде совсем небольшой РЛС, которая способна предупредить об опасности приближения "Сейбров", начиная с 10 километров. Этим практически парализуются дорогостоящие электронные прицелы американцев. Товарищ Сталин приказал за три месяца оборудовать этой станцией все 500 наших МИГов в Корее. В заключение министр обороны спросил директоров, кто из них возьмется выполнить приказ товарища Сталина?".
- В ответ, - продолжал А.И. Берг, - все директора заводов в один голос заявили: "Это совершенно невозможно! Только для подготовки оснастки нужно не менее полутора-двух лет!". Булганин побелел. Тогда я поднялся и сказал: "Николай Александрович! Если товарищ Сталин приказал и Родина требует, я берусь на опытном производстве своего института выполнить приказ и выпустить за три месяца 500 станций. Только разрешите мне сдвинуть планы научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ".
Николай Александрович Булганин разрешил распорядиться планами как угодно ради выполнения приказа Сталина.
А.И.Берг продолжал: "И мы выполнили приказ товарища Сталина. Мы работали дни и ночи. Весь институт был мобилизован на выполнение приказа, и мы его с честью выполнили. Все, кто имел хоть какое-то отношение к этой работе, были награждены. А твои начальники, твои, извини за выражение, "солдафоны", мое предложение представить тебя к ордену Красного Знамени не поддержали. Хотя ты не только разработчик станции, но и участник боевых действий с ее применением! С трудом они дали добро на орден Красной Звезды, и то после моего доклада Булганину. Я не думал, что у тебя в институте столько недругов, а у твоей идеи столько противников и завистников!"

"Космополитизм" в авионике времен корейской войны
Когда произошла катастрофа Ме-110, казалось, погибла и сама идея создания станции защиты от самолетных РЛС перехвата.
Но спустя несколько дней локатор AN/APG-30 был установлен на самолете Ли-2 летноиспытательной базы НИИ-17 в Суково под Москвой.
И вот тут в полетах специалисты НИИ-17 вдруг установили, что дальность действия станции APG-30 всего 800 м, а не 2 400 м, которые я намерил на Чкаловской, работая по случайным самолетам, совершающим взлеты и посадки на местном аэродроме.
Меня тут же обвинили в том, что я завысил параметры APG-30, допустив грубейшие ошибки. Это обстоятельство подогрело вооруженцев из Ногинска, и они выступили с утверждениями, что наш прицел лучше и что американский прицел не представляет никакого интереса. А Мацкевича посему надо отдать под суд, потому что он явно проявил "преклонение перед иностранщиной и космополитизмом", перехвалив прицел А 1С.
Против меня обрушилась целая лавина заявлений в ЦК КПСС и главнокомандующему ВВС маршалу Жигареву. Специалистами 4-го управления НИИ ВВС (управления испытаний авиавооружения) и прицельного КБ было написано сразу 35 заявлений.
Содержание всех заявлений было одинаковым. Всех заявителей - 35 человек - подогрело то, что НИИ-17 дальность действия дальномера определил равной всего 800 метров, а не 2 500, как определил я.
Стали говорить, что я сделал неправильно, измеряя дальность APG-30 с земли, а надо было установить дальномер на самолете.
Между тем, по мнению специалистов по радиолокации, измерять дальность действия с земли или в воздухе - это все равно.
Меня вызвал к себе начальник управления радиолокации Главного штаба ВВС генерал-лейтенант Сергей Алексеевич Данилин. Это был очень серьезный, очень солидный генерал, который когда-то вместе с Громовым и Юмашевым летал через Северный полюс в Америку. Генерал Данилин раньше был начальником 3-го управления НИИ ВВС. Он меня вызвал и говорит:
- Ты понимаешь, какая происходит трагедия? Ты не представляешь, какой обвал всяких неприятностей обрушится не только на тебя! Ты что, ты еще совсем молодой лейтенант, ты еще вывернешься, выкрутишься, если не попадешь за решетку. Но сколько людей самых разных рангов вовлечено тобой в эту эпопею!
Ведь вышло постановление ЦК КПСС и правительства, - продолжал генерал, - о копировании системы А1С с APG-30, и оказывается, что параметры системы совсем не такие, как ты докладывал.
Дальность - 800 метров, а ты докладывал, что дальность - 2,5 км. А 800 метров - это как раз была дальность нашего дальномера "Радаль", который находился на испытаниях (но был, как говорят на Украине, "дюже поганым" по очень многим показателям).
Так вот, дорогой, - подытожил генерал, - если хочешь остаться в живых, немедленно поезжай в Суково и там в воздухе убедись, что дальность действительно не 800 м, а, как ты измерил, 2,5 км, иначе нам, как говорится, удачи не видать. Немедленно! Вот тебе моя машина, и тебя быстро отвезут в Суково.
На легковой машине довольно быстро доехали до аэродрома Суково. Полет только готовился, и я вошел в кабину Си-47, где была оборудована стойка с APG-30 и необходимой измерительной аппаратурой. Все было сделано правильно. Параметры передатчика, приемника и блока дальности контролировались приборами и были в норме. Они были в том состоянии, в котором они попали когда-то к нам в НИИ ВВС.
Начались полеты, и истребитель, заходя со стороны хвоста, обгонял Си-47 и удалялся.
На расстоянии 150-200 метров происходил автоматический захват самолета-цели. Она удалялась - 400, 500, 600, 800 м, срыв. Дальность 800 метров!
Истребитель заходит снова. Дальность 200, 300, 400, 600, 800. Срыв! Еще, еще и еще. Дальность действия, судя по всему, 800 метров. Мы садимся. "Веселые ребята", которые были в полете от НИИ-17 - Кацман, Борух, Ицкин, Гальперин и другие - в восторге. Значит, они правы. Я звоню по телефону из Суково генералу Данилину и говорю:
- Товарищ генерал, дальность в полете действительно 800 метров, все параметры локатора в норме, кроме антенны.
- Что там с ней?
- Она поставлена в специальном обтекателе на середине самолета Си-47, и куда смотрит ее диаграмма направленности - неизвестно. Здесь не все ясно. Я сказал товарищам из НИИ-17, что нам надо проверить диаграмму направленности. Нужно снять диаграмму направленности на земле. Это делается очень просто: нужно взять небольшой генератор и посмотреть, какова диаграмма по азимуту и по вертикали. И тогда все вопросы отпадут.
На меня обрушилась и брань, и ругань, и чёрт знает что. Мне было заявлено, что я, "сопливый" лейтенант, сомневаюсь в том, что с антенной что-то неблагополучно.
Антенной занимался академик, в прошлом барон, Пистолькорс и его антенная лаборатория, в которой он был руководителем. Это был заслуженный человек, сомневаться в правильности действий которого было не принято. Но я сомневался, и даже очень.
Об этом я сказал по телефону генералу Данилину. Сказал, что сомневаюсь в правильности установки антенны. Она стоит не в носу, как это имеет место на истребителе "Сейбр", а посередине фюзеляжа. Фюзеляж может оказать влияние на диаграмму. Поэтому необходимо полет повторить, и, может быть, даже несколько полетов - с целью проверки диаграммы направленности. Сказал, что мне в этом отказано. Генерал явно огорчился:
"Ну, уже поздно. Темнеет". Все это происходило в ноябре, когда в 3 часа уже наступают сумерки.
Данилин принял решение: "Езжай домой, но завтра приезжай. Я договорюсь, чтобы на завтра были назначены полеты по твоему плану и по твоим требованиям".
...На следующий день я объяснил задачу экипажу самолета. Это были два русских мужика, и они прекрасно поняли, что от них требуется. Я им сказал, что антенну установил барон Пистолькорс, сомневаться в том, что она установлена правильно, вроде нельзя, но мы все равно должны это проверить.
"Знаете, как мы это будем делать? После того, как произойдет сброс на расстоянии 800 метров, вы развернете самолет влево, вправо, вверх, а потом вниз. Если при этом захвата происходить не будет, значит, антенна установлена правильно, если вдруг произойдет захват на дальности больше 800 метров, значит, антенна установлена неверно".
Задача очень простая, и летчики почти в один голос заверили меня: "Все ясно. Мы сделаем все так, как нужно".
Мы вышли на испытательный маршрут, истребитель обгоняет нас. Как обычно - 100, 200, 500, 800 м, сброс. Самолет отворачивает влево - захвата нет, вправо - захвата нет. Задираем нос вверх - захвата нет, а самолет уже ушел далеко.
Второй заход. Вправо, влево мы уже проверили, как следует. Остается вверх, вниз. Задираем нос вверх - захвата нет, опускаем вниз - опять захвата нет, самолет-истребитель ушел далеко.
Следующий заход начинаем с того, что после 800 м самолет опускает нос вниз и к всеобщему, не знаю, как это назвать, удивлению и восторгу тут произошел захват. Все были этим обескуражены. Захват продолжался: 900 метров, 1000,1500,3000 м, 4000 м. Сброс произошел на дальности 4500 метров!
Повторяем заход. Все также: 800, 1000, 2000, 3000. Сброс на 4500 м. Устойчивая дальность действия локатора - 4,5 км. Значит, антенна была поставлена неправильно! На нее влияла поверхность самолета, она задирала диаграмму направленности вверх. Антенна смотрела вверх!
Я говорю летчикам: "Ну, как, голубчики, согласны с тем, что ваши измерения были неправильны, и что дальность действия APG-30 не 800 м, и даже не 2,5 км, как намерил я с земли, а 4,5 км? Подпишем такой документ?" В руках у меня был браунинг: поскольку я летал с секретными материалами и документами, мне выдали оружие. Я не удержался, чтобы не помахать перед носом "товарищей" браунингом. Конечно, стрелять я не собирался.
И все хором заявили: "Совершенно очевидно, совершенно ясно - дальность локатора 4,5 км. Тогда мы здесь, сейчас же пишем протокол о том, что дальность 4,5 км, и подписываем его. Все".
На этом испытания закончились. После посадки я тотчас же побежал к телефону. Звоню генералу Данилину и говорю: "Алексей Сергеевич, дальность действия станции 4,5 км. Антенна была поставлена этими "бандитами" неправильно: она была задрана вверх. И только тогда, когда мы наклоняли нос самолета книзу, выяснилась действительная дальность - 4,5 км. Она гораздо больше той, которую я намерил с земли - 2,5 км. Но там были факторы, снижающие дальность: влияние зданий, окружающих деревьев".
Генерал был потрясен моим сообщением:
- Мальчик, милый ты мой, ты спас не одного себя. Дорогой ты мой! Спасибо тебе! Спасибо, умница! Приезжай сюда к нам с документом, но только не надо от руки; отпечатайте его на машинке. Серьезно сделайте этот документ.
Сделал так, как наказывал генерал Данилин, и казалось, что эпопея закончилась, но не тут-то было. Начался новый виток нервотрепки. Вечером, когда я приехал на Чкаловскую, меня вызвал к себе заместитель начальника института генерал-лейтенант Бондаренко. Он сказал, что ему все известно об эпопее в Суково, что дальность действия AN/APG-30 - 4500 метров.
- Я думаю, что тебя не будут наказывать за то, что ты намерил меньше. Это очень здорово, что у него такой большой запас по дальности. Но, мой дорогой, приготовься к большим неприятностям. Все будет зависеть от тебя, между прочим. Дело вот в чем. В Центральный Комитет партии и главнокомандующему Военно-Воздушными силами маршалу Жигареву поступило 35 заявлений вооруженцев Ногинска и "бандитов" из КБ прицеливания. Они обвиняют тебя в преклонении перед иностранщиной и космополитизме на том основании, что ты, во-первых, неправильно измерил дальность APG-30. Ну, это теперь отпадает... Но ты якобы неправильно оценил прицел А1С!
Прицел А1С якобы никуда не годен по сравнению с нашим прицелом АСП-3. И по приказу секретаря ЦК партии Маленкова там под председательством генерала Катюшкина состоится совещание по рассмотрению вот этих 35 заявлений, в которых ты обвиняешься в "Преклонении перед иностранщиной и космополитизме". Дело, брат мой, не шуточное.
Я был у вооруженцев в Ногинске, - продолжал генерал, - они вовсю готовятся к этому совещанию. У них масса плакатов, на которых буквально от потолка до пола все параметры нашего прицела идут вверх. Все линии идут вверх, вверх! А параметры американского прицела А1С валятся вниз! Понимаешь, валятся вниз. Они вооружаются формальными, якобы научными данными. Ты прав, ты абсолютно прав! Но только у тебя все оправдания построены на эмоциях. Тебе нужно найти формальные данные, которые подтвердили бы твою правоту. Ты понимаешь? Ты понимаешь, это очень серьезно, - совещание в ЦК партии по такому вопросу. Ты меня понял? Ищи формальные данные.
Когда я вышел от генерала, я подумал, что он формалист, бюрократ. Ну, какие еще формальные данные могут быть, когда и так все ясно?! Прицел А1С лучше нашего, на порядок лучше. Что там еще доказывать? И какие формальные данные нужно искать? Фактические ведь данные есть! Но они находятся в руках у Харола, Спрогиса и Буяновера. Они диктуют все оттуда. Оттуда.
В общем, к словам генерала я отнесся равнодушно. Все старания генерала, все его увещевания на меня не действовали.
Я был совершенно убежден в том, что я прав, мне все казалось совершенно очевидным. Я недооценивал по молодости, по неопытности того обстоятельства, что на той стороне с противоположных позиций выступает мощная группа специалистов по прицелам. А я прицелами никогда не занимался. И, по мнению всех причастных к этой проблеме, такая туча заявлений, да еще от испытателей прицелов, плюс мнение специалистов КБ разработчиков прицелов несли в себе опасный грозовой заряд. Мнения авторитетных ученых, безусловно, перевешивали мое мнение. Плакаты - это же не шутки. Они уже месяц или два готовили эти огромные плакаты, как говорил генерал Бондаренко. Действительно, плакаты - от потолка до пола... И из всех плакатов вытекает, что наш прицел лучше. Он компактнее. Он там то-то, то-то и то-то. Одним словом, доводы были у них изображены в самых ярких красках.
Странное дело, но совещание в ЦК КПСС почему-то несколько затягивалось. Его ждали вот-вот, но, по-видимому, этих вооруженцев несколько озадачил тот факт, что я по радиолокационной части правильно оценил эту систему, и дальность действия радиолокатора оказалась 4,5 км - даже вдвое больше, чем назвал я. Одним словом, совещание откладывалось.
От безделья я не знал, куда деваться. На меня посматривали, как на чуждый элемент. Никто не верил, что для меня это может закончиться благополучно, и поэтому на работе, где у нас все было секретное и совершенно секретное, мне не давали никаких дел. Я тосковал по работе и ждал, когда же будет совещание.
Генерал Бондаренко вызывал меня к себе в кабинет, обычно, ночью, после 11 часов вечера, когда в управлении уже никого не было. Ему не хотелось, чтобы его встречи со мной происходили на виду у всех.
Генерал вызывал меня к себе и, надо сказать, очень по-отечески со мной беседовал. Прежде всего, он спрашивал, нашел ли я формальные данные. Потом чуть ли не в обнимку - он всегда держал свою руку у меня на плече - он убеждал меня, что я должен во имя своего спасения, во имя правды найти формальные данные и быть готовым к этому совещанию.
Проходит еще некоторое время: неделя или даже две. И вот уже от полного безделья я пошел в архив нашего управления испытаний спецоборудования и в архиве обнаружил 3 отчета по государственным испытаниям прицелов АСП-1, АСП-2, АСП-3 4-го ногинского управления испытаний средств авиавооружения. Я взял отчеты просто посмотреть, что там такое, хотя, в общем, о прицелах АСП был совершенно определенного, четкого мнения. Плевать я хотел на эти прицелы, грубо говоря.
Однако, во-первых, я увидел из отчетов по испытаниям АСП-1, АСП-2, АСП-3, что все это один и тот же прицел, только с разными винтами. За пустяковые "модернизации" этих АСП военные специалисты, а заодно с ними и упомянутые выше конструкторы получили пять или больше Сталинских премий. А премия -это денежное вознаграждение в 100-200 тысяч рублей. Ни за что, совершенно ни за что они получали огромные деньги. Прицел оставался по сути таким же, а премии эта публика нагло получала.
Но вдруг во всех трех отчетах обнаружились те самые формальные данные, которые были недвусмысленно в мою пользу и о которых мне твердил генерал!
В отчетах по государственным испытаниям этих прицелов, как обычно, были разделы "Краткие сведения об объекте", "Заключение" и "Выводы". Но, кроме этих трех стандартных разделов, после раздела "Заключение" был еще один совершенно необычный раздел "Направления дальнейшего совершенствования отечественного прицела АСП-1 (2,3)". В этом разделе приводились рекламные данные американского прицела А1С, из-за которого был весь сыр-бор. Причем представлялся этот прицел в отчете пределом мечтаний наших вооруженцев. И это было, как они написали черным по белому, направлением совершенствования наших отечественных прицелов!
Я несказанно обрадовался этому и просто глазам своим не верил. Прочел раздел еще несколько раз. Нет, мне не приснилось. Передо мной были феноменальные формальные данные! По-видимому, это были просто переписанные у американцев фрагменты рекламы. Американцы ведь рекламируют свои изделия. Вот авторы взяли и закатали в свои отчеты американские рекламные данные.
Сломя голову я бросился к телефону. Звоню генералу Бондаренко и говорю ему: "Товарищ генерал, я нашел формальные данные, замечательные формальные данные в нашу пользу, то есть, - я поправился, - в мою пользу". Генерал в ответ говорит:
"Ну, ты правильно сказал сначала - в нашу, нашу пользу. Ведь я твой абсолютный союзник. Я всю жизнь буду твоим союзником, у тебя исключительные способности к технике. Таких, как ты, надо беречь, оберегать от нападок невежд. И ты всегда можешь надеяться на меня, ты не представляешь, как я все это время переживал за тебя и боялся, что ты не послушаешься и не будешь искать очень важные формальные данные. Я очень рад за тебя. Ты говорил кому-нибудь о своей находке?". Я: "Нет, я никому не говорил". "И не говори. И мне не нужно показывать. Если знают двое, то знает свинья. Знаешь такую пословицу? Никому не говори, тем более что совещание в ЦК партии назначено на завтра. Завтра мы поедем с тобой туда к 4 часам дня. Будь готов! Подбери все материалы, а вот эти отчеты, 3 отчета, как ты говоришь, пусть законвертуют, поставят печати и передадут мне. Я повезу эти материалы".
На следующий день мы прибыли на площадь Ногина, в Центральный Комитет партии, в авиационный отдел. Генерал Бондаренко прошел в кабинет начальника авиационного отдела генерала Катюшкина. А в приемной уже сидели мои "закадычные друзья", вооруженны из Ногинска; их было около 40 человек, возглавлял их начальник политотдела управления вооружения полковник Путин.
Я явился на совещание в парадном кителе. У меня была медаль "За оборону Москвы", еще какая-то медаль. Я их надел на китель. Когда я вошел в приемную, на меня накинулся полковник Пугин. Он был небольшого роста, но злой как собака. Бросился на меня, чуть ли не стал меня "дубасить" и заорал на всю приемную: "Поди ты, вырядился, как петух, вот сейчас от тебя перья полетят. Обнаглел, отнимает время у людей. Ишь ты, негодяй"... И так далее и так далее. "Ни черта не понимает ни в чем и лезет не в свое дело".
Как из пулемета сыпались оскорбления и угрозы начальника политотдела. Но спасло то, что дверь в кабинет открылась, и нас пригласили зайти.
Огромная комната, большущая, в глубине стоял стол, за которым сидел генерал Катюшкин, генерал Бондаренко и еще несколько генералов. А на удалении стоял большой стол для участников совещаний. По одну сторону этого стола уселись около 40 вооруженцев. По другую сторону я был один. У меня должен был быть эксперт из НИИ Штаба ВВС полковник Малиновский. Раньше генерал Бондаренко говорил мне: "Имей в виду, на полковника Малиновского рассчитывать ни в коем случае нельзя. Это хитрый такой, плутоватый тип, перед совещанием принесет справку о том, что болен и на совещание не явится. Так что ты будешь совсем один. Рассчитывай только на себя и на материалы, которыми будешь располагать". Так и оказалось.
Генерал Катюшкин объявил, что совещание, назначенное по указанию секретаря ЦК партии Маленкова и маршала Жигарева по рассмотрению обвинения лейтенанта Мацкевича в преклонении перед иностранщиной и космополитизме, начинает свою работу. Слово дали представителю 4-го управления авиавооружения НИИ ВВС.
Как ни странно, этим представителем оказался майор Гинзбург. Еврей по национальности. В этот мрачный период, когда борьба с "преклонением перед иностранщиной и космополитизмом" особо задевала евреев, и их вообще, как говорится, "вычищали" из армии, он вместе с начальником политотдела возглавлял кампанию против меня. Гинзбург зачитал заявление, в котором говорилось, что я, совершенно не разбираясь в прицелах, изволил ввести в заблуждение руководящий состав ЦК партии, правительства и министерства вооружения, в результате чего вышло постановление ЦК партии и правительства о копировании американского прицела А 1С с AN/APG-30, который ни в какую не годится по сравнению с нашими прицелами АСП.
Это нечем не оправданное заявление Мацкевича является прямым "преклонением перед иностранщиной и космополитизмом".
Дальше генерал предложил прочесть еще заявление. Кто-то поднялся и прочел заявление, точно такое же по содержанию, как заявление Гинзбурга.
"Ну, ладно, - сказал генерал. - Дальше мы читать не будем, так как все заявления в общем одинаковые, и во всех них лейтенант Мацкевич обвиняется в "преклонении перед иностранщиной и космополитизме"; не будучи специалистом в прицелах и в вооруженческих делах, он ввел в заблуждение правительство и способствовал выходу постановления о копировании плохого прицела, который ни в какое сравнение не идет с нашими прицелами АСП.
Ну, лейтенанту вы намерены что-нибудь сказать в свое оправдание?".
Я встаю и отвечаю: "Да, товарищ генерал, я ведь все свои соображения, которые докладывал высокому начальству, построил не на одних своих размышлениях. Да, я не специалист по прицелам. Я в прицелах разбираюсь постольку, поскольку мне приходилось участвовать в испытаниях отечественных прицелов АСП в Ногинске с радиодальномерами "Омега", "Гамма" и т.д., где я был в качестве специалиста по дальномерам, кстати, совершенно отвратительным по сравнению с APG-30.
Но я прекрасно понимал и понимаю, что дальномер APG-30 представляет интерес только в комплексе с А1С. И только вместе они могут решать и решают задачу ведения точного огня на дальности до 2,5 км. Я восстановил трафаретный радиодальномер, а также постарался восстановить и прицел А1С, насколько я в этом разбираюсь. Поскольку у нас было несколько совместных испытаний отечественных дальномеров с АПС, общую картину я, естественно, представлял. В нашем управлении есть 3 отчета по государственным испытаниям прицелов АСП, которые поступили к нам из 4-го управления (прицельного управления) и находились в архивах нашего управления. Там было всего 3 отчета. Во всех этих 3-х отчетах, кроме разделов "Выводы" и "Заключение", был еще один раздел: "Направления дальнейшего совершенствования отечественного прицела АСП-1, 2 и З". И в этом разделе говорится буквально следующее.
Первое: прицел должен быть не только для стрельбы из пулеметов, но также для стрельбы из пушек, ракетного оружия и для бомбометания. Он должен быть универсальным. Это как раз особенность прицела А1С.
Второе: дальность действия прицела должна быть не 800 метров, а 2500 м. Это, точно, дальность прицела А1С.
Третье: углы обзора прицела должны быть не 30°, а порядка 45°. Это тоже данные прицела А1С.
Четвертое: прицел должен не мешать летчику катапультироваться и проецировать прицельные данные на переднее стекло кабины. Это просто замечательное качество, свойственное прицелу А1С. Он проецирует прицельные данные на переднее стекло.
Пятое: цель должна маркироваться не разорванными ромбиками и вручную, а автоматически и сплошным кольцом. Это также особенность прицела А1С.
Одним словом, раздел "Направления дальнейшего совершенствования отечественных прицелов АСП-1, 2 и З" перечисляет все особенности американского прицела А1С. Поэтому я посчитал, что я не вправе допустить, чтобы этим прицелом никто не занимался. Я восстановил прицел А1С и докладывал высокому начальству и специалистам оборонной промышленности об А1С с AN/APG-30, как о комплексе, который необходимо копировать и принимать на вооружение нашей армии. У меня все".
...В зале - мертвая тишина. Генералы переговорили о чем-то между собой. Затем генерал Катюшкин соединился по телефону с маршалом Жигаревым, и на весь зал раздается следующий разговор:
- Товарищ маршал, комиссия Центрального Комитета, назначенная Маленковым и вами по разбору обвинений лейтенанта Мацкевича в "преклонении перед иностранщиной и космополитизме", закончила свою работу. Обвинения способного и талантливого инженера, - он это подчеркнул, - несправедливы.
В ответ раздался рычащий голос маршала Жигарева:
- Я так и знал!
- Что делать, товарищ маршал?
- Пусть получают то, что готовили ему!
- А что именно, товарищ маршал?
- Курильские острова!
- Их много, товарищ маршал?
- Отправить на Курилы зачинщиков! А полковника Пугина как главного заправилу этой травли (маршал так и сказал "заправилу") демобилизовать из армии. Сегодня я подпишу приказ о его увольнении. Все!
На этом совещание закончилось.
…По дороге генерал Бондаренко сел в машине не спереди, а сзади, взял мою руку и говорит: "У тебя рука дрожит до сих пор! Ты видел, сколько огромных плакатов было повешено на стенах кабинета генерала. И все эти плакаты были направлены против тебя! Вот какая страшная была подготовлена картина. А что вытекало из плакатов? Не найди ты формальные данные, и что сказал бы маршал? "Курильские острова" А у тебя жена, у тебя дитя. Вот что было бы! Ну, слава Богу, все закончилось.
Будем трудиться дальше, дорогой!"

Конец господства американской авионики в небе Кореи
Но вернемся в Корею!.. Я никак не думал, что стратегическое руководство всеми делами, связанными с применением моей станции в Корее, будет но заданию Сталина осуществлять сам Лаврентий Павлович Берия
Я просто упорно делал свое дело. Одно получалось, другое не совсем... Но как бы там ни было, несмотря на привлечение к внедрению станции первых лиц страны, я не очень-то сознавал, что на самом деле речь идет о исключительно важном и масштабном деле, деле поистине государственной важности.
Мне тогда хватало чисто утилитарной, но, тем не менее, патриотической надежды, что моя маленькая конструкция действительно лишит прицельные системы американцев их преимуществ, которые были в то время абсолютными, а, значит, устранит сложившееся в тот период корейской войны стратегическое превосходство американской авиации над нашей.
Между тем государственные аспекты происходившего были, что называется, на поверхности. И это проявлялось не только в вовлеченности крупнейших политических фигур, но и в том, например, что огромное предприятие - 108-й НИИ, приостановивший ради исполнения приказа Сталина все разработки, все НИРы и все производство, - мобилизовало все свои ресурсы на выполнение задачи, поставленной вождем: сделать 500 станций и в течение трех месяцев установить их на самолетах в действующей армии...
Ну, а у нас, в Андуне, поначалу все шло очень хорошо. Летчики были очень довольны работой станции. Командир корпуса доложил министру обороны Н.А. Булганину об исключительной эффективности изобретения, а тот - Сталину. Ни один самолет, на котором была установлена станция, не был сбит. Более того, не было потерь ни в одном из звеньев, состоявших из 4-х воздушных машин, если хотя бы одна из них имела станцию.
Летчики теперь заблаговременно узнавали о подходе "Сейбров". Мало того, что летчики, пользуясь предупреждениями станции, уходили от атак противника, многие воздушные асы, используя сигналы станции, сами теперь сбивали атакующие "Сейбры". Для этого одна пара из четверки продолжала идти прежним курсом. а другая брала в "клещи" увлекшихся привычной погоней "Сейбров". И за короткое время так было сбито несколько "Сейбров"...
Но как говорится, не все коту масленица, грянет и великий пост!.. Вдруг валом посыпались неприятности! В один далеко не прекрасный день сразу несколько летчиков после возвращения с боевых вылетов сообщило, что станция давала сигналы о появлении "Сейбров", а атакующих самолетов не было! И этих лже-сигналов было тьма-тьмущая!
Вот уж действительно хуже, то бишь гирше, как говорят на Украине, не придумаешь! Сразу вспомнились предупреждения адмирала Берга о перенасыщенности театра военных действий в Корее различными излучениями электронной техники, от которых станция, по его мнению, будет беспрестанно срабатывать, и о том, что от этого у летчиков голова пойдет кругом.
Вроде то самое и получается... Ни с того, ни с сего все без исключения станции стали давать на земле и в воздухе какие-то сигналы, правда, несколько отличающиеся от сигналов от "Сейбра", но в боевой обстановке поди различи: "Сейбр" это или не "Сейбр".
На нескольких самолетах летчики уже выключили станции. А я, как заговоренный, метался от самолета к самолету, вскрывая хвостовые люки и регулируя чувствительность станции. Дело в том, что эти ложные сигналы, которые вдруг стали с высокой интенсивностью прослушиваться на всех самолетах, ослабевали с уменьшением чувствительности.
Нормальная дальность действия станции была 8-10 км, но при наличии ложных сигналов я "загрублял" чувствительность до 5 км. При этом, как подтверждали летчики, ложные сигналы ослабевали. Но тогда и в реальной боевой обстановке сигналы о приближении "Сейбра" появлялись не с дальности 8-10 км, ас 4-5.
А вот командир авиаполка полковник Шевелев говорил, что он совсем не путает истинные сигналы с ложными. Так как они, как он уверял, так же отличаются между собой, как гудение трактора и симфоническая музыка. Видя, как я расстраиваюсь, он говорил мне: "Инженер, на моем самолете можешь ничего не регулировать. Ложные сигналы есть, но я их запросто отличаю от настоящих "сейбровских".
Однако большинство пилотов, видимо, не склонно было вслушиваться в сигналы столь же внимательно, как Шевелев. И поэтому на бортовых пультах управления станцией я установил выключатель, чтобы, во-первых, отключить сигналы при осуществлении сеансов радиосвязи, а во-вторых, не раздражать ими летчиков, когда сзади действительно никого нет. Кроме того, на прицеле, т.е. прямо перед носом у летчика, при выключении звуковой тревожной "сирены" загоралась красная лампочка, которая предупреждала о том, что система предупреждения о приближении противника отключена.
Но это мое "рацпредложение" было встречено в штыки, поскольку летчики больше предпочитали слушать ложные сигналы, нежели постоянно видеть перед собой тревожный красный свет.
Но откуда взялись, черт побери, эти ложные сигналы? В чем их причина? Первая гипотеза, автором которой был адмирал Берг, - это генерирование сигналов от внешних полей. Но тогда станция не должна была срабатывать при экранировании антенны. Для проверки мне сделали металлический ящик, в который я закладывал станцию вместе с антенной и источником питания. Однако чертовы сигналы не только не прекращались, но даже не уменьшались! Следовательно, причина ложных сигналов не во внешних полях академика Берга, а в чем-то внутреннем, происходившем внутри контура самой станции. То есть какая-то явно внутренняя причина была всему виной. Но в чем же она состояла? А, может быть, это влияние самолетного оборудования? Но на самолетах не было никаких мощных излучающих устройств. К тому же станция была установлена в хвосте, т.е. далеко от моторов и других агрегатов самолета. Так что же вызывало эти непонятные сигналы?!..
Дни и ночи, ночи и дни я мучился с этой проблемой. А интенсивность ложных сигналов все увеличивалась и увеличивалась. Я загрубил станции уже до дальности обнаружения 2-3 км. По прошествии двух недель после выхода постановления Сталина я уже совсем выбился из сил. Станции стали работать совсем плохо. И уже больше половины летчиков выключили станции. А из Москвы прилетели два эмиссара с Лубянки. Такого я никак не ожидал.
Один из них явно был то ли следователем, то ли сыщиком, второй - специалистом института радиоэлектроники НКВД.
Ведь в НКВД делают самую разную электронную спецаппаратуру. Чекист-инженер производил самое благоприятное впечатление - очень смышленый и грамотный.
Вскоре они пригласили меня уединиться с ними на аэродроме и сообщили, что каждый мой шаг отслеживается. В центр сообщается обо всех обстоятельствах, связанных с боевым применением моей станции.
В Москве, по их словам, известны все перипетии с моей станцией - от первоначального успеха до нынешних осложнений. А все упирается в то, что 98% потерь МИГов - результат атак американцев со стороны хвоста самолета. Пользуясь тем, что "Сейбры" могут быть в воздухе более трех часов, а МИГи - всего один час, американцы висят в воздухе над заливом, выжидая, когда МИГи выходят из боев и идут на последних каплях горючего на аэродромы в Китай. Они летят на север, а солнце на юге, т.е. позади, и если туда смотреть, то оно слепит наших летчиков. Вот на такие МИГи и набрасываются "Сейбры", пользуясь тем, что сами не наблюдаются ни визуально, ни в радиоэфире. Подлая, по действенная тактика. И в таких условиях, это чекисты подчеркнули, ставка на станцию, как говорится, "больше, чем жизнь". Лично Сталин, это они тоже подчеркнули, ждет информацию о том, как осваивается станция.
Чекисты сказали еще, что им известно о том, что у меня немало недоброжелателей и завистников. Известен и каждый мой шаг. Известно и то, что полканы-генштабисты, которые рассчитывали поначалу получить за станцию пироги и пышки, с возникновением проблем мгновенно переориентировались и теперь рассчитывают нагреть руки на выведении меня на чистую воду.
Инженер с Лубянки, когда его коллега-"следователь" куда-то ушел на минуту-другую, успел мне шепнуть, что последнему поручено особо следить, чтобы в случае неудачи я не "смылся" в Мукден или Харбин к белогвардейцам.
А вот что еще сообщили мне чекисты, но уже на пару: "Лаврентий Павлович Берия перед командировкой вызвал нас к себе и подчеркнул особую важность нашей миссии. Мы изучили твое личное дело, затребованное из отдела кадров НИИ ВВС. Нам известно, что ты - настоящий изобретатель, автор первого советского робота, демонстрировавшегося в 1937 году на Всемирной выставке в Париже. Лаврентий Павлович знает, что кроме робота ты делал и другие интересные конструкции. И в случае неудачи в Корее он хочет направить тебя к своему сыну-конструктору, которому необходимы способные и талантливые инженеры для разработки ракет и другого секретного оружия. Но что касается наших нынешних дел, то мы точно знаем, что Иосиф Виссарионович взорвется, если ему скажут, что здесь, в Корее, все лопнуло."
... Откровения чекистов навеяли некоторый душевный холодок. Их только мне здесь и не хватало! Но что делать! А вслух я им сказал, что, на мой взгляд, причина лже-сигналов в детекторах, а не в каких-то внешних полях. Оба лишь пожимали плечами в ответ...
Чтобы доказать чекистам неуместность их сомнений на этот счет, я спустя несколько дней пошел вместе с ними на заброшенную металлургическую шахту. Они опустили меня в нее на веревках. На глубине около 4-5 метров я уперся ногами в какую-то жижу, причем шевелящуюся. И вдруг из шахты веером полетели летучие мыши, а по стенам поползли какие-то твари: ящеры, лохматые огромные пауки, похожие на тарантулов, но меня, ошалевшего от поисков истины, все это нисколько не испугало. Главное было то, что ложные сигналы и здесь, в шахте, отрезанной от всего мира, не пропадали. Станция давала ложные сигналы и здесь. А внешние поля проникнуть сюда ну никак не могли! Теперь было совершенно ясно, что это было чисто внутреннее явление.
Между тем чекисты сверху заорали: "Слушай, тебя там не сожрали?!" Я, оказывается, стоял на скопище каких-то гадов. Но чекисты, наверное, испугались, и не только за меня, но и за себя, и второпях стали меня вытаскивать. А по стенам ползли и ползли страшилища. Но. видимо, они меня не могли укусить, так как я был в огромных толстых меховых ботинках китайского добровольца. Суконные или шерстяные брюки тоже были очень толстые. В общем, когда они меня вытащили из шахты, то стали сбрасывать с меня этих чудищ, которые прицепились, где ни попадя. А я будто не вижу вовсе этого ничего и только твержу: "Собака внутри зарыта, все дело в детекторах!!!"
Когда очухались, чекисты мои предложили немедленно идти на КП и дать телеграмму на Лубянку, чтобы срочно выслали детекторы.
Поехали в штаб. Там начальник связи, когда мы стали просить соединить с НКВД в Москве, спросил, а для чего это нам. Мы ему про детекторы. Он в ответ: "Да что вы, братцы, да их на любой нашей РЛС на корейских сопках сотни и тысячи. А вам из Москвы их подавай! А почему не из Нью-Йорка?! Зачем вам Лубянка? Езжайте в Корею на любую из РЛС, и вам дадут этих детекторов под самую завязку! РЛС там расположены в зоне взорванных дорог, и их плохо снабжают продовольствием. Так что если вы им привезете ящик с колбасой, консервами, шоколадом и прочим, они вас завалят этими детекторами".
Связались с начальником ближайшей станции. Тот говорит, что у них 4 комплекта запасного имущества (ЗИП), и в каждом комплекте коробка с 50 детекторами. Пообещал отдать коробку в обмен на продукты.
Уже через час чекист-следователь, переживал ситуацию больше моего и оказавшийся рубахой-парнем, организовал ГАЗ-51, добыл ящик со всем необходимым, и мы помчались в Корею. Ехать было не долго. Через час мы уже были на сопке, где все дороги были взорваны, но нас встретили. Начальник станции отдал коробку с 50 детекторами в свинцовых ампулах.
В Андунь мы вернулись часа в четыре или в полпятого. Мне сказали, что меня ищет генерал Комаров, командир дивизии. Я пришел на его командный пункт. Генерал был среднего роста, крепкий такой, наподобие Чкалова. Таких, как он, набирали в авиацию до войны. Говорит: "Инженер, надо поговорить, дело очень серьезное".
Вышли во двор, сели на скамеечку. Насупившись, генерал заговорил: "Инженер, дела-то вот какие: наш корпусной авиаинженер Приходько сильно возмущается, что ты без конца открываешь люки, регулируешь там что-то. В день по три раза люки открываешь. Он говорит, что так ты можешь в хвосте самолета оставить какой-нибудь инструмент, или не так что-нибудь повернуть... А из-за этого может случиться катастрофа! Нельзя без конца лазить в самолет... Вот какое дело... Одним словом многие летчики, чтобы ты к ним не лазил, выключили станции, и они перестали работать... А поначалу так все было здорово!.. Но Приходько говорит, что в таком состоянии твои станции ни к чему. Видимо, нужно здесь заканчивать твои эксперименты и возвращаться в Москву. Там их можно и продолжить, там у вас институт... А у нас здесь, как ни верти, фронт, война. И, стало быть, не место для проведения экспериментов. Так что придется тебе заканчивать и собираться в Москву".
Пауза. Но уже через минуту генерал продолжил: "А еще вот какое дело. Только что в Дапу сбили лучшего нашего летчика - полковника Шевелева. Об этом доложил Приходько. Он говорит, что Шевелев чуть не погиб из-за твоей станции". Я оторопел и спросил генерала: "А он-то жив хоть?" Генерал ответил: "Жив и даже не ранен. Но самолет как решето. Одним словом: все одно к одному. Надо заканчивать здесь твои дела".
Я, хоть и подавленный услышанным, чувствую, что-то здесь не то, а генералу говорю, что как раз сейчас здесь, на аэродроме, меня ждет Як-17, который каждый день за мной присылает Шевелев с нового места дислокации своего полка, чтобы лететь к нему и регулировать его станцию. А после такого я просто обязан туда полететь, и немедленно. Генерал ответил, что, конечно, я могу лететь. И даже дал машину, чтобы мне быстрее оказаться на летном поле.
По пути попадаются два прослышавших уже где-то обо всем чекиста. И просятся лететь со мной - мне на подмогу. Беру их, а сам думаю: уж как-нибудь влезем в Як-17 втроем.
Подъехали к Як-17, а он уже улетать собирался, так как прождал меня сверх положенного больше полутора часов, пока мы ездили в Корею за детекторами, а потом оттуда. Не без труда втиснулись в Як-17. И полетели.
...Прилетели. И сразу увидели: около самолета Шевелева, прострелянного как решето американскими пулями, стоит толпа. И Приходько, руки в боки, здесь же.
Его раздражало, если точно, не только и не столько мое лазанье по люкам и самолетам, сколько то, что мне дали автомобиль ГАЗ-51, на котором я без конца колесил по аэродрому, а ему автомобиля не давали.
Завидев меня, Приходько сходу отрубает, что это все моя станция наделала, из-за нее чуть не лишились командира полка, лучшего летчика корпуса.
Я, не тратя слов, сразу пошел к Шевелеву. Чекисты, ставшие уже со мной как бы единой командой, увязались было со мной. Еле их остановил, сославшись на необходимость поговорить с Шевелевым один на один.
...Захожу в контейнер. Он лежит ничком на койке. Спрашиваю, как все случилось, и действительно ли он, как утверждает Приходько, чуть не погиб из-за моей станции.
- Да ничего подобного! -возмутился Шевелев в ответ. - Все совсем наоборот. Если бы не твоя станция, меня бы точно уже не было в живых.
И продолжил: "Ситуация была вот какая. Бои закончились, но по данным нашего КП появился американский разведчик. И меня на него решили наводить. Жду команд. Но вдруг появились сигналы. То ли ложные, то ли "Сейбра". Похоже, как от "Сейбра", но с большой дальности. Я повернулся. Осмотрелся внимательно. Ничего вроде нет. Попросил и своего ведомого, чтобы он как следует посмотрел. Никаких признаков "Сейбров" не было. Но нужно было одновременно вести радиосвязь. Меня ведь наводили на разведчика. И я выключил станцию обнаружения. Загорелась твоя чертова красная лампочка, которую ты поставил на прицеле перед самым моим носом. Не знаешь ты психологию летчика, раз поставил ему прямо под нос красную лампочку. Для летчика это всегда знак "тревоги". Красная лампочка должна загораться только в аварийной ситуации.
Я переговорил по радио с землей, и поскольку глядеть все время на красную лампочку мне было неприятно, я ее выключил.
И вдруг, опять включив станцию, слышу сигналы уже вроде не ложные, отличающиеся от ложных! Я повернулся, осмотрелся, как следует. Никого не было... И вообще появление "Сейбра" в это время было маловероятно. Ведь бои закончились, все ушли на свои базы. Был, однако, и такой не учтенный мною вариант: американцы, возможно, разыгрывали якобы появление их разведчика, на которого, как правило, наши наводят не рядовых летчиков, а опытных - комэсков или даже командиров полков. Расчет американцев в том, что наш ас, целиком поглощенный наведением, потеряет бдительность и не сможет контролировать заднюю полусферу. И специально вылетевшему на уничтожение нашего обманутого перехватчика одиночному "Сейбру" (тоже с очень опытным летчиком) остается только догнать и сбить жертву. Возможно, именно такой спектакль и разыграли американцы в этом случае.
Итак, сзади у меня никого не видно, кроме того, появление сзади "Сейбра" в такое время (после боев) маловероятно, и я продолжаю слушать радио наземной системы наведения. И вдруг - о, ужас! - слышу сильные сигналы станции (их можно было понять только так: "В тебя ведется огонь! Сейчас ты будешь сбит!!!"). Что может быть ужаснее?.. Я сделал резкий разворот вправо и понесся вниз. Тут же слева прошли жуткие снопы огня. Самолет затрясло. Левая плоскость превратилась в решето, стали даже отрываться куски обшивки.
Продолжаю имитацию падения к земле, а сам молю Бога, чтобы он помог вывернуться у земли, а потом долететь домой. У самой земли самолет с треском и скрежетом вышел в нормальный полет, и потом дотянул до аэродрома. Так что если бы не твоя станция, то я бы наверняка погиб. Станция меня спасла на все 100%."
Таким был рассказ Шевелева, рассказ более чем эмоциональный, пришедший оттуда, где жизнь граничит со смертью. На мои сетования по поводу обвинений Приходько и по поводу того, что он, Шевелев, якобы плохо отозвался о станции, был такой ответ:
"Важнее другое, инженер! Вот какая штука: по-моему, я понял. почему станция дает ложные сигналы!"
- Ложные сигналы, сам знаешь, появляются, - продолжил полковник, - когда при пикировании с высоты наши самолеты выпускают воздушные тормоза на хвосте самолета. У американцев тормозные щитки ставились на заводах, потому у них щитки - это принадлежность самолета. А у нас их ставят уже в части. Как они там на заводе, сделали эти щитки и какие у них после установки нашими механиками получаются вибрации при торможении, никому не известно. Так вот, именно эти вибрации (а они очень сильные) и приводят к появлению ложных сигналов! А дальше, инженер, соображай сам! Одним словом, мой диагноз такой: выпуск воздушных тормозов - вибрации хвоста - появление ложных сигналов. Давай сразу и проверим!
У меня с собой была коробка с 50 новыми детекторами, которые нам дали на РЛС в Корее. Говорю, что у меня есть новые детекторы, которые, действительно, можно проверить на предмет того, что с ними происходит во время вибраций. Он мне в ответ: "Так идем к летчикам!"
Но я пытаюсь возразить: "После того, что произошло, вам следует отдохнуть". Но он упорствует: "Где наша не пропадала! Сейчас главное - срочно выяснить, прав ли я. А я прав, не сомневаюсь!"
Но вот мы у Богданова - командира эскадрильи, подчиненного Шевелева. Последний сходу ставит задачу: подняться в воздух, а потом при пикировании выпустить воздушные тормоза и сообщить по рации, как на это реагирует станция.
Богданов быстренько взлетел. Шевелев командует с земли: "Ну, давай пикируй! Выпускай воздушные тормоза". Богданов докладывает: "Выпускаю! Сразу появились ложные сигналы!" - "Молодец! Давай садись".
Он сел. Теперь ясно: при пикировании, а, значит, при вибрациях корпуса и, прежде всего, хвоста действительно появляются ложные сигналы. Заменяем детекторы на новые. В самолет садится другой летчик. Проверяем с ним. Результат тот же.
Шевелев говорит: "Бог троицу любит! Проверим третий раз. Ошибаться не хочу и не люблю. Дело серьезное. Дело такое, что нужно проверить, как следует".
Третий летчик только вышел в полет, и сразу в пике. А по рации нам докладывает: "Выпускаю тормоза. Сразу после их выпуска слышу ложные сигналы!" - "Садись". Все, предельно ясно: детекторы, разрушаясь от вибраций, дают эти самые помехи.
А в чем теперь искать противоядие? Как защитить детекторы от разрушения? Что делать? Но хорошо известно: на Руси голь на выдумки хитра... Пока мы с Шевелевым экспериментировали с детекторами, самолетами и их летчиками, проводили, так сказать опыты, наблюдавшие за всем этим действом здешние радисты и специалисты по бортовому оборудованию смекнули, что делать, в чем это самое противоядие. И натащили нам мотки губчатой резины из контейнеров (она в них наклеивается в местах, где детали соприкасаются со стенками контейнеров).
А потом началась дружная упаковка станции и ее антенны в эту резину. После этого проводим новый эксперимент, но уже с амортизированной антенной.
Взлет. Пикирование. Выпуск воздушных тормозов. Ложных сигналов нет и в помине. Как и без амортизации, проделываем три опыта. И ни разу никаких помеховых сигналов! Все! Ясно! Точка! Дело в шляпе! Причина установлена бесповоротно!
От полноты чувств присутствовавший при сем НКВДэшник - "следователь" не выдержал, захлопал в ладоши и пустился в какой-то невообразимый пляс. А у второго, инженера, ну прямо слезы из глаз: "Слушайте, как же здорово, как замечательно! Ну, Боже ж ты мой, как же это нам сподобилось-то, мать твою за ногу!"
Шевелев, тоже ликуя, говорит: "Ну, ребята, как же хорошо! У нас сегодня оставайтесь! Покушаем, а завтра улетите!" Но мы отказались, сославшись на позднее время и на необходимость вернуться. Забрали губчатой резины, сколько Шевелев дал. Он обнял меня и долго-долго тискал. Смотрю - у него в глазах слезы. И сам разревелся...
С Шевелевым у меня сложились особо приязненные отношения. Когда его полк перебрасывался на другое место базирования, я пришел снимать с его самолета станцию. Не мог же я оставить ее без присмотра! Ведь туда, где он теперь будет, мне не добраться, а проверять станцию надо три раза в день... Он позвал меня к себе. Стоит у окна, а рядом его комиссар. Симпатичный, как и Шевелев, но по-своему, с аккуратными усиками, темноволосый. А Шевелев так вообще изумительный человек и летчик. Да еще красивый, высокий, невероятно обаятельный. И вот он, полковник, Герой Советского Союза, на пару с комиссаром стал меня умолять не снимать станцию, чтобы на новом месте была она хоть на одном самолете.
Я объясняю, что без постоянного контроля станция нормально работать не будет. А они, не вступая в спор, предлагают каждый день утром присылать за мной Як-17 и доставлять меня на нем к ним. Дескать, пообедаю у них, а потом в Андунь. Отказать таким людям, таким героям я не осмелился...
К этому времени на аэродроме Андунь в связи с беззащитностью перед помехами (теперь-то я знал, что всю малину испортили детекторы) в рабочем состоянии оставались лишь две-три станции. А все остальные отключили... Поэтому только добрался я от Шевелева на Як-17 до аэродрома в Андуне, и сразу к полковому радиоинженеру. После нескольких слов моих объяснений, он сразу все понял. Я дал ему новых детекторов, и уже через час-другой на всех восьми самолетах станции и антенны уже были заамортизированы резиновыми подушечками. Так заамортизированы, что даже если хвост отваливаться будет, детектор останется цел. Все отрегулировали. На всех самолетах все теперь было в полном порядке.
На следующее утро все поднялись в воздух. И станции теперь у всех работали замечательно. Как в первые дни. Причина помех, как теперь уже все знали, гнездилась в детекторах. Такие они изящные, такие тонкие, такие нежные - в кристаллик упирается пружиночка. И когда происходит вибрация, то контакт пружиночки с кристаллом то прерывается, то восстанавливается. Начинается искрение, что создает ложные сигналы в телефонах (наушниках) летчика.
И вроде так просто было это обнаружить. Но обнаружили с трудом. Да и не я, радиоинженер, это сделал, а боевой летчик. Переполнявшие меня чувства благодарности к нему и радости по поводу четкой работы заамортизированных станций буквально вознесли меня на сопку, где находился КП генерала Комарова.
Сказал ему, что это комполка полковник Шевелев вскрыл причину ложных сигналов, и благодаря ему теперь все самолеты вновь обрели надежную станцию обнаружения. Уже после ее "второго пришествия" летчики попадали под атаки "Сейбров", и убедились, что станция - вновь их надежный защитник. Дальность обнаружения атакующих "Сейбров" на всех самолетах вновь не менее 10 км.
Генерал при мне перекрестился. И, глядя куда-то в бесконечность поверх дальних гор на корейской территории, говорит: "Господи, Боже праведный! Помилуй нас и спаси!" А потом генерал сказал мне:
"Когда я с тобой недавно говорил об этих чертовых помехах, у меня впервые в жизни заболело сердце. Ведь так мы надеялись, что станция твоя поможет нашим героям-летчикам. Тем более что Сталин приказал - значит, будет выполнено... И вдруг на тебе: все пошло насмарку! Но, слава Господу, надежды наших летчиков не были напрасны! Они снова защищены твоей станцией! Поздравляю тебя, дорогой, и желаю, чтобы у тебя больше не было никаких неприятностей. Никаких, никаких!" Я же, наученный уже не раз своею неласковой судьбою, говорю ему уклончиво в ответ, что, может, и будут какие-то мелкие неприятности, а вот крупных действительно теперь быть не должно.
Чекистская парочка, уже не столько за мною следившая, сколько мне сопереживавшая, с узла связи доложила в НКВД на Лубянку, что теперь все в порядке, все наладилось. И, главное, что поэтому производство, запущенное 108-м институтом, ни в коем случае нельзя останавливать. А прошедшие ранее донесения о помехах (они это особо подчеркнули), как оказалось, не имели под собой оснований, и были ошибочны. Станция теперь работает безукоризненно. Станция компактная, как раз для наших самолетов и для здешних условий, станция очень нужная нашим силам в этой войне. Так они доложили в главк, как потом сами мне об этом сказали...
...Но вот что произошло буквально накануне счастливого прежде всего для наших летчиков разрешения этой напряженной коллизии. Когда мне было особенно тяжело в тщетных поисках причины ложных сигналов, я обратился в группу полканов Генштаба с просьбой помочь мне детекторами. Ведь в имевшейся у них разведаппаратуре их было полным-полно. Но все было напрасно, не помог даже довод, что, скорее всего, причина ложных сигналов именно в детекторах.
Во время моих упрашиваний я почувствовал, что они что-то затевают: бродят по самолетам, беседуют о чем-то с летчиками. О чем-то расспрашивают инженера дивизии. Какие-то разговоры ведут между собой. И вдруг выяснилось: готовят партийное собрание, партийное дознание, чтобы после них доложить в Москву о полном провале моей "затеи" и остановить производство станций в 108-ом институте.
Меня вызвали на партийное собрание. На нем было сказано, что мое несерьезное поведение ввело в заблуждение государственное руководство, министра обороны. Мало того, самого товарища Сталина. Оказавшись дезориентированным, он приказал 108-ому институту работать исключительно на выпуск 500 станций. А станции-то эти, как оказалось, "ни к черту не годятся". Боевые летчики здесь, в Корее, уже выключили эти станции. Проверки каждого отдельного самолета, беседы с каждым летчиком подтвердили, что станция недееспособна. Дает ложные сигналы, как предупреждал адмирал Берг и другие профессионалы. Тут, в Корее, в первые два дня нашей командировки, ложных сигналов случайно не заметили. Поспешили доложить Булганину и Сталину. Сталин сразу подписал жесткий приказ о выпуске за три месяца 500 станций, когда на подготовку одной только технологической оснастки любому заводу нужны полтора-два года.
Резюме было такое: "Ты ввел в заблуждение массу руководителей. Один только Микоян тебя поддерживает. Но его можно понять. Его реноме здесь, в Корее, рухнуло. "Сейбры" оказались эффективнее МИГов".
Я тут попытался возразить, сказав, что "Сейбры" не такие уж эффективные самолеты. Они переигрывают МИГов только благодаря прицелам. У американцев прекрасный прицел, а у нас больше на гвоздь похож, а не на прицел. Однако меня сразу осекли, увидев в моей реплике подтверждение вменяемого мне упрямства.
В итоге собрание высказалось за строгий выговор с занесением в учетную карточку (что предполагалось оформить уже по возвращении в Москву). Было отмечено также, что нужно продумать формулировку предложения о сворачивании производства станции, развернутого НИИ-108.
За исключением одной реплики, они не дали мне свободно сказать ни слова. Я вынужден был несколько раз прямо, что называется, с места бросить главную в то момент для меня мысль, что причина ложных сигналов это не внешние поля, причина внутренняя, и она, скорее всего, в детекторах. Просил помочь мне с ними... Но эти мои призывы не возымели никакого действия...
И вот через какие-то два-три дня благодаря Герою Советского Союза Шевелеву истина все же восторжествовала!
После описанных событий, для меня очень памятных (что читатель заметил, надеюсь), прошло более 50 лет. За эти полвека разработанные на принципах моей станции компактные радары наблюдения, имеющие уже сотни модификаций, устанавливались и устанавливаются на всех отечественных самолетах и, наверное, на всех самолетах других стран.
Как автор этого изобретения, к тому же в той, корейской войне, столь стратегически важного для нашей страны, я не был абсолютно никак отмечен - ни морально, ни материально. Так же было в свое время и с конструктором знаменитого автомата АК - М.Т. Калашниковым (правда, по прошествии некоторого времени его все же отметили...).
А вот американцы, то есть в описанный выше период враги мои и моей страны, в издаваемых у них журналах опубликовали целый ряд статей обо мне и моем изобретении. В них обо мне говорится как об авторе изобретения, которое обесценило в Корее дорогостоящие прицельные системы американских истребителей "Сейбр". В этих публикациях с удивлением сообщается и о том, что в России я не получил никакого вознаграждения за свое изобретение. Отмечается, что в других странах подобное было бы невозможным...
Впрочем, нельзя не уточнить: в феврале 1953 года из комитета по Сталинским премиям я получил сообщение о присуждении мне Сталинской премии II степени (100 тысяч рублей), а также о том, что материалы о присуждении направлены в ЦК КПСС и Совет Министров СССР на утверждение. Но 5 марта умер Сталин. Хрущев начал свою бестолковую авантюру тотального разоружения наших Вооруженных Сил, и Сталинскую премию я не получил...
Не в нашей стране, а в США издали посвященную мне книгу "Солдат империи", засняли меня для фильма о корейской войне, продолжают писать обо мне в газетах и журналах...
После всех моих злоключений мне ничего не оставалось делать, кроме как защитить диссертацию и заняться электроникой с детьми. Для детей и юношества мною написано более 10 книг, опубликованных в России и за рубежом (в Болгарии, Японии и других странах).
Но, честно говоря, обида с годами не исчезла... Ведь я вложил в дело спасения наших летчиков и наших самолетов весь запал моей энергии, нередко рисковал при этом жизнью (в полетах на Me-110, на фронтах Великой Отечественной войны, во время корейской войны), входил в опасные конфликты с сильными мира сего...